— Готовить разучилась, в зеркало боишься глянуть, разъелась. Ты мне больше не жена! Превратилась в бабёху, Любка! Развод, дорогая! Или исправляйся. Завтра улетаю в Ростов на неделю. Вернусь — поговорим. Послушаю, как ты собралась худеть, может, меню новое составишь. Но если ничего не изменится — точно развод!
Люба застыла посередине кухни с куском беляша в руке. Жир стекал по пальцу, капнул на новую скатерть.
— Даже беляш нормально не съесть можешь, — брезгливо хмыкнул Дмитрий. — Всё у тебя через край. Ну и тип.
— Ты о чём вообще? — выдавила она наконец. — Да, я поправилась… Но ты же знаешь, как у меня на работе — по двенадцать часов вкалываю, домой как выжатый лимон. Проект горю, если не сдам — о должности замдира можно забыть!
— А тебе её и не видать. Руководитель должен выглядеть презентабельно, а ты… ну сама посмотри. Бабёха — и всё тут.
Люба встала, сжав кулаки.
— Так помоги! Сегодня, к примеру. Ты же дома уже три часа сидишь. Неужели яичницу пожарить не мог?
— Сегодня твой черёд. Мы ж договорились: всё пополам. Или передумала?
Люба сглотнула. Формально он прав. В начале брака они и правда делили обязанности: уборка, готовка, магазины. Но с тех пор, как начальник намекнул на повышение, она пропала в офисе. Вся жизнь вне работы будто испарилась.
Да, она изменилась — опухшее лицо, лишний вес, синяки под глазами. Но только сейчас, услышав ультиматум, Люба поняла: это край.
— Как всё успеть? — прошептала она. — Совсем не спать? Или работу бросить?
Утро. Дмитрий улетел, а Люба стояла на балконе, вдыхая тёплый воздух. Во дворе уже собрались бабки. Трое — как всегда, в куче. А Галина Петровна — в стороне. О ней всякое болтали — то порчу наводит, то мужиков чужих ворожит, то пирожки у неё несъедобные.
Люба решила: начнёт с любимого сарафана. Наденет, сфоткается, скинет Дмитрию. Пусть видит — она не бабёха.
Но молния не сошлась. Ткань натянулась на боках.
— Не может быть… — Люба в ужасе глядела в зеркало. Лицо в прыщах, волосы сальные, кожа шелушится.
Наспех натянула старые штаны, футболку, схватила сумку и выбежала.
Во дворе Галина Петровна всё ещё гуляла. Люба впервые решила заговорить.
— Доброе утро. Жарко сегодня.
— Потому и в чёрном ходишь? — усмехнулась старуха.
Люба села рядом, сделала глоток воды.
— Фу, — скривилась Галина Петровна, — от тебя бабёхой пахнет.
— Что? — испугалась Люба. — Я воняю?
— Не ты. Это та, что у тебя на шее сидит. Обвилась, вцепилась — одна рука в волосах, другая к липу тянется. Грязная, вонючая. Она тебя и уродует. Почти добилась.
Люба молча смотрела на неё. Значит, не бред. Она и правда ведьма? Или просто поехавшая?
— Не веришь? — прищурилась бабка.
— Просто не сталкивалась с таким, — призналась Люба.
— Думала, сбежишь, как все. А ты осталась. Хорошо. Подумай — кто мог тебе её подсадить?
— Зачем?
— Чтобы мужа отбить. Или карьеру загубить. Или просто позавидовать.
— Но я же никому не делаю зла… — прошептала Люба.
— Потому тебя и выбрали. Добрых легче гнобить.
Весь день Люба думала о бабёхе. Кто? Коллеги? Эти накрашенные куклы, что шепчутся за её спиной? Может, одна из них и наслала?
В столовой за спиной кто-то прошипел:
— Ещё немного, и на её сальной роже блины жарить можно…
Люба встала. Работать больше не могла.
Она пришла не к себе, а к Галине Петровне.
Старуха удивилась, но впустила.
— Да, я немного ведьма. Чуть-чуть. Хочешь — сниму бабёху.
Для обряда понадобилась грязная тряпка, волосы и странные слова, которые Галина бормотала, завязывая узел.
— Готово, — сказала она через полчаса. — Легче?
— Как будто груз с плеч! Спасибо!
— Сейчас оберег дам, — улыбнулась старуха и ушла в комнату.
Пока та копошилась, Люба подошла к балкону. В тазу у двери лежала грязная тряпка. Только… это не тряпка! Это её сарафан! Точная копия! Грязный, вонючий. А между складок — фото. Её лицо, снятое украдкой.
— Любочка, вот оберег, — раздался голос.
— Это вы мне бабёху подсадили? — повернулась Люба.
— Прости! Я просто хотела, чтобы ты потом рассказала, как я помогла… Мне одиноко… Я бы её и так сняла…
— Вы сделали из меня уродку, чтобы соседи вас уважали?
— Я… не хотела…
— Я добрая, но не дура. И не дам собой пользоваться, — Люба вышла, хлопнув дверью.
Дома она чувствовала себя опустошённой. Вот кто воткнул нож в спину — не муж, не работа, а тихая старушка.
Прошли дни. Люба изменилась. Перестала быть тряпкой. Ухаживала за собой, ела правильно, высыпалась. Но осторожность осталась.
Через неделю вернулся Дмитрий.
— Ого! — присвистнул он. — Ты просто конфетка! Постройнела, похорошела! Волосы — как у модели! Иди обниму!
Люба отступила.
— Так ты передумал разводиться?
— Конечно! Такая бабёха мне и нужна!
— Только я теперь не бабёха, — спокойно сказала она. — А женщина, которая себя уважает.
Развод оформили. По её инициативе.
Она переехала. Подальше от Галины Петровны. С новыми соседями быстро подружилась.
А как иначе? Она же самая добрая женщина на свете. Но теперь — с крепким стержнем внутри.
