Моя мама влезла в нашу жизнь — и всё пошло наперекосяк.

Это история о том, как благие намерения родителя могут перевернуть семейный уклад с ног на голову.

После свадьбы мы с мужем сразу поселились отдельно. У Сергея — моего супруга — был свой дом на окраине Ростова-на-Дону. Просторный, уютный, с садом, теплицей и маленькой мастерской. Жили тихо, спокойно, каждый занимался своим делом.

Моя мама жила в центре, в большой трёхкомнатной квартире, доставшейся ей от бабушки. Раньше с ней жил младший брат с женой и детьми, но после развода он уехал в Екатеринбург, дети выросли и разъехались. Мама осталась одна. Вроде бы всё у неё в порядке: здоровье не подводит, магазины в шаговой доступности, подруг — хоть отбавляй, звонки — каждый день. Я за неё не волновалась.

Но, как выяснилось, одиночество — это не только когда вокруг никого, но и когда внутри пустота. И вот однажды мама решила заполнить эту пустоту… нами.

Сначала она заходила к нам на чай. Потом — на обед. А потом и вовсе оставалась ночевать. Как-то незаметно мама переехала к нам насовсем. Без разговоров, без обсуждений — как будто так и надо.

— Ты же дома работаешь, у тебя времени куча! — говорила она, устраиваясь в моей мастерской с пледом и книгой, мешая шить, перекладывая мои выкройки, заглядывая в заказы.

Я — швея. Работаю на заказ, с клиентами, с материалами, по жёсткому графику. Каждая минута на вес золота. Но маме было скучно, и она не понимала, что работа дома — это всё равно работа, а не «перерыв на болтовню и сладости».

Дочь — студентка. Трудится на полставки, учится, живёт по расписанию. Встаёт в шесть утра, ложится рано. Но мама включала телевизор до трёх ночи. На полную громкость. Она плохо слышит, а слуховой аппарат не носит — «в нём шум». Просьбы убавить звук — игнорирует. Отвечает: «Я плохо слышу, мне что, теперь и телевизор нельзя?»

Серёжа… мой муж — терпеливый, добрый, но даже его начало трясти. Он разводит кроликов, ухаживает за теплицей, любит тишину. А мама то в огород полезет — «да кто так сажает?», то начнёт указывать, чем и как кормить.

Я аккуратно намекнула маме, что, может, ей стоит вернуться к себе. Она обиделась, накинула пальто, хлопнула дверью. Я вздохнула с облегчением, решив, что конфликта удалось избежать.

Но через два дня — она снова приехала. С чемоданом.
— Ну вот, — говорит, — у вас хоть повеселее. А у меня одна тоска.

А у меня от этой тоски уже голова раскалывается.

Теперь я боюсь сказать прямо. Потому что мама вспыльчивая, злопамятная. Разнесёт всем родственникам и знакомым, что дочь её выгоняет, какой позор! Будет кричать, что мы неблагодарные, бросаем старую мать на произвол судьбы.

Но так больше нельзя. У нас нет покоя. Мы, взрослые люди, живём, словно нас загнали в угол в собственном доме. Я люблю маму, но в её возрасте — это уже не «гости», а навязчивое вторжение.

И я знаю: придётся поговорить с ней без ужимок. Не мягко, не намёками, а прямо.

Пусть обижается. Пусть расскажет всем, какие мы «неблагодарные». Пусть. Но мой дом — моя крепость, и моя семья имеет право на спокойствие. А у мамы есть её квартира. Просторная. Уютная. С балконом, подругами и тишиной.

Мы не перестанем общаться. Я буду приезжать, помогать, звонить каждый день. Но жить вместе — больше не вариант.