*Запись в дневнике*
В восемнадцать она осталась одна с двумя детьми. А потом объявился «отец»…
Мои родители поженились рано — обоим едва исполнилось шестнадцать. Беременность, страх перед пересудами, давление родни — всё это привело к поспешной свадьбе. Семьи не получилось. Он сбежал почти сразу после нашего с братом рождения. Исчез. Без алиментов, без весточек, без единого звонка. Будто сквозь землю провалился.
И вот, спустя пятнадцать лет, он вдруг стоит на пороге. Неряшливый, но с наглой ухмылкой, словно так и надо.
— Осознал, что я отец… — бросает он. — Хочу наладить связь. И одного из вас заберу к себе.
Серьёзно?!
Пятнадцать лет тишины. Ни открытки на день рождения, ни «как там вы». А теперь — просветлённый взор, и он разбирает нас, как старую мебель.
Когда мне было пять, мама вышла замуж за Семёна Ивановича. Мы с братом звали его папой. Он водил нас в школу, читал перед сном, не пропускал ни одного утра. Был рядом — в горе и в радости. Мы считали его родным. Потому что настоящий отец остался лишь строчкой в документах.
Но мама, сквозь боль, не запретила нам видеться с ним.
— Ваш кровь. Решайте сами, — сказала она.
Мы даже слушать не стали. Развернулись и ушли.
Но он не успокоился. Подал в суд — хотел отсудить брата. Представляете? Человек, не потративший на нас ни рубля, ни разу не поинтересовавшийся нашей жизнью, вдруг захотел стать «заботливым отцом»?
Суд отказал. Мама подала встречный иск. Его лишили прав.
Но он мстил. Писал доносы, клеветал. К нам ломились комиссии, проверяющие. Те только разводили руками — жалобы пустые. А когда нагрянули к нему, увидели грязную хату, пьяную компанию, бутылки по углам.
И это он собирался растить ребёнка?
Годы прошли. Я вышла замуж, родила двоих. А брат… оступился. Не буду в подробностях, но сел. Мы с мамой вытягивали, как могли.
И вдруг — повестка.
Отец подал иск: требует, чтобы я его содержала. Теперь он лежачий, допился до белочки, с открытым туберкулёзом. Ютится в развалюхе. Квартиру давно пропил.
Хочет, чтобы я — его дочь, брошенная, забытая — забрала его в дом, где растут мои дети, и ухаживала за ним.
Я?
Слава Богу, мама вовремя лишила его прав. Суд отказал. Но осадок остался. Знаете, что больнее всего? Люди начали меня осуждать. Мол, родная кровь, как ни ошибался… помогать надо, не бросать.
А он нас не бросал?
Помню, как мама кормила нас макаронами на воде, потому что денег не было. Помню, как Семён Иванович брал подработки, чтобы купить нам зимние сапоги. А этот — пропойца, вспомнивший о нас, лишь когда сам сломался.
В суде он рыдал.
— Был дурак… не понимал, что семья — это свято…
Но разве я виновата?
Семью не склеишь слезами и жалобами. Её строят делами, заботой, верностью. Всё это дал мне отчим. Он — мой отец. За него я горой встану, последнее отдам.
А этому человеку я ничего не должна. И не стану притворяться.
Мужики, когда бросаете детей, когда меняете семью на бутылку или мимолётную страсть — подумайте: придут ли они к вам, когда вы станете дряхлыми? Или отвернутся, как когда-то отвернулись вы?
*Вывод прост — семья не в генах, а в поступках.*
