Меня зовут Анастасия Соколова, и я живу в старинном городке Суздале, где золотые купола церквей перешептываются с берёзами над тихой речкой Каменкой. В детстве я верила, что нет ничего прекраснее детства. Подруги рвались взрослеть — наряжались в мамины платки и примеряли бусы, а я цеплялась за кукол, деревянных лошадок и цветные мелки. Я рисовала нашу семью: себя посередине, отца, держащего мою руку, маму — другую, а на заднем плане — деда с бабкой, сияющих, как солнце. Кто мог знать, что от этой сказки не останется ничего, что моя жизнь станет кривым зеркалом, отражающим то, что я ненавидела больше всего?
Отец, Сергей, был программистом — вечно прикованный к экрану, он казался мне пришельцем из будущего. Но когда поднимал глаза из-за очков, в них горела такая любовь к маме, Татьяне, что мне становилось обидно. Он терпел все её странности: яркие платья, будто сошедшие со сцены, груды книг по эзотерике, подруг с растрёпанными кудрями. Позже смирился с её постоянными отлучками «по делам», с поздними возвращениями, с тем, что ужин — это очередное «здоровое» блюдо вроду киноа с овощами, потому что мама «забыла» приготовить. Он молча ел её эксперименты, как глотал её капризы: раздельные комнаты, священный ритуал утреннего чаепития, который она считала основой брака.
Каждое утро отец следил, как стрелки часов неумолимо ползут вперёд, понимая, что опоздает. Но ждал, пока мама, сонная, заварит свой «волшебный» травяной сбор, намажет чёрный хлеб маслом и украсит ветчиной. Этот ритуал повторялся ежедневно: отец опаздывал, но терпел, лишь бы она кивнула ему. А мама увлеклась сначала курсами «духовного роста», потом танцами, и в итоге влюбилась в своего преподавателя, Игоря. Однажды вечером она заявила: «Я люблю другого. Моя душа хочет свободы. Вы мне дороги, но мне не хватает огня». Я, маленькая, думала: разве моей любви мало? Разве этого недостаточно?
Отец не кричал, не ломал мебель. Он ушёл в свой компьютер, будто там можно скрыться от правды. Их жизни и так текли параллельно, поэтому внешне мало что изменилось. Но во мне что-то сломалось: в школе я стала колючей, злой, готовая укусить любого. Дед, Николай, взял меня под опеку — водил на карусели, помогал с уроками, вытирал слёзы и говорил, что семья — это навсегда. Когда мама подала на развод и ушла, бабушка не пережила горя и умерла. Дед начал терять зрение — от слёз, от вида руин семьи, но всё же называл отца «сыном» с гордостью.
Я верила, что могу всё исправить, но не знала как. И вот однажды, после беседы с дедом, я нашла в мамином блокноте номер её любовника и позвонила его жене. «Вы в курсе, что ваш муж крутит роман с моей матерью?» — выпалила я. В тот день я разбила мамино сердце. Её возлюбленный вернулся к жене, а она осталась одна — навсегда. Простила ли она меня? Не знаю. Видела ли она мою месть, когда я выходила замуж за Максима? Поняла ли, когда я родила дочь Лизу? Сомневаюсь.
Но время шло, и я, сама того не замечая, становилась её копией. Я увлекла Максима и Лизу велопрогулками — моей новой страстью. Потом записалась на йогу, чтобы убежать от домашнего быта. Коврик стал моей тюрьмой и спасением. Я отрицала, но мамина тень во мне росла. Всё стало ясно, когда я влюбилась в инструктора, Артёма. Максим и Лиза перестали быть «достаточными» — мне хотелось свободы, огня, как когда-то ей.
Я оставляла Лизу у деда и мчалась к Артёму, сердце колотилось, как бешеное. Лиза спрашивала: «Мама, ты куда?» А слепой дед лишь крепче сжимал её руку, гладил по волосам. Любовь пылала всё ярче, пока однажды я не прождала Артёма четыре часа зря. На следующий день он сказал: «У меня есть жена». Эти слова резанули, как нож. В слезах я прибежала к деду, единственному, кто понимал. Уткнувшись в его плечо, я рыдала, пытаясь объяснить, как кто-то украл мою жизнь. И тут я увидела слёзы в его мутных глазах. Всё стало ясно: он позвонил жене Артёма, как я когда-то — жене маминого любовника. «Ради Лизы», — прошептал он.
Месяцы я пытаюсь зашить дыру в груди, но боль не уходит. С этим окровавленным сердцем я помирилась с матерью, поняв, как тяжело быть дочерью, женой и матерью одновременно. Одна из этих ролей всегда проигрывает. Максим не стал мне ближе, но отец вырос в моих глазах — его бесконечная любовь к маме, его умение прощать потрясли меня. Это я, а не он, отрезала ей крылья. А дед, мой спаситель, теперь сам оборвал мой полёт — ради Лизы, ради меня. Он показал, что счастье — не в тайных страстях, а в семье, где не надо прятаться. И я верю его слепым, мудрым глазам, через которые когда-то смотрела на мир.
