Когда-то давно, в те годы, что уже канули в Лету, случилась со мной история, от которой до сих пор горько на душе. Мне уже за пятьдесят, прожито немало, но это предательство оставило в сердце незаживающую рану.

Мы с мужем, Иваном Петровичем, всю жизнь ютились по съёмным углам в Екатеринбурге. Была у нас когда-то своя крохотная однушка, но пришлось продать — на лечение его матери, которая билась со страшным недугом. Дети давно разлетелись из гнезда: кто в Москву подались, кто в Питер. Остались мы вдвоём, уповая только на свои силы да на мою матушку, Анну Фёдоровну, которая всегда была мне и опорой, и утешением.

А потом мать хватил удар. Я из кожи вон лезла — возила её по докторам, на последние деньги лекарства добывала, ночи напролёт у постели дежурила. Когда ей полегчало, наняла сиделку — работать-то надо было, иначе как квартиру оплачивать да за мать содержать? Звались ту женщину Аксиньей, и казалось, что сама судьба её послала: брала только мамину пенсию, в лишних деньгах не клянчила, ходила — будто родная.

С матерью у нас никогда размолвок не было. Она понимала, почему я не могла быть рядом каждую минуту, и сиделку одобряла. Казалось, всё устроилось: мать под присмотром, здоровье поправляет, и мы можем перевести дух.

Но когда ей снова стало худо, мы с Иваном Петровичем решили — всё, переезжаем к ней. Дежурили по очереди, ухаживали, кормили с ложечки, ловили каждый её вздох. Делали всё, чтобы она чувствовала нашу любовь. А после её ухода… сердце до сих пор обливается кровью.

Через неделю после похорон вызвали меня к нотариусу. Пришла, ещё в чёрном платке, а мне и говорят: мать всё своё добро — и квартиру в центре, и домик в деревне, и сбережения — завещала той самой Аксинье.

Вот так. Всю жизнь думала, что мать меня любит, а она… Даже слова не сказала. А Аксинья, эта тихая, смиренная, что улыбалась нам в глаза, оказалась хитрой лисицей. Сумела так втереться в доверие, что мать, не моргнув глазом, всё ей отписала. А мы с мужем остались у разбитого корыта.

До сих пор не пойму, как так вышло. Как мать, за которой я денно и нощно ухаживала, могла так поступить? Как я не разглядела в Аксинье волка в овечьей шкуре?

Теперь знаю: чужим доверять нельзя. Если берёте сиделку для стариков — смотрите в оба. Проверяйте, контролируйте, не пускайте чужака ближе родни. А то останетесь, как мы, — без крыши над головой, с пустым кошельком да с щемящей тоской на сердце.