Никогда не думала, что решусь рассказать эту историю. Слишком много в ней боли, стыда и горького раскаяния. Но, быть может, кому-то послужит уроком. А для меня станет исповедью, которую я так долго носила в себе.
Меня зовут Татьяна. В выпускных классах мы с Анастасией стали неразлучными подругами. Обе — умницы, целеустремлённые, мечтали уехать из нашего захолустного городка в Тверской губернии и покорить столицу. Делились книгами, секретами, первыми грёзами о любви. Были похожи — и нравом, и мечтами. Но судьба, как вышло позднее, развела нас навсегда. И виной всему — я.
После школы разъехались по разным городам. Настя — в Петербург, на медицинский, я — в Нижний Новгород, на журналистику. На каникулах непременно встречались: вместе варили варенье, гуляли по паркам, шептались до рассвета. Мечтали остаться в больших городах, сделать карьеру, создать семью.
Но годы текли. Учёба подходила к концу, а женихов всё не предвиделось. Мать вздыхала: «Танюша, пока студентка — ещё можешь хорошего человека найти. Потом будет поздно — все приличные уже разобраны». Но кто в двадцать лет слушает матерей?
После университета обе оказались в Москве. Настя устроилась врачом в поликлинику, я — корреспондентом в скромную газету. Снимали комнатушки, жили скромно, трудились не покладая рук. По выходным — прогулки по бульварам, посиделки с общими знакомыми. Тогда в нашем кругу появились Дмитрий и Игорь. Насте приглянулся Дмитрий — основательный, с квартирой в районе Савёловской и ясными планами на жизнь. Я же встречалась с Игорем, но всё рухнуло — он уехал с родителями в Германию.
А Настя с Димой сближались. Она, уставшая после смен, мыла полы в его квартире, выбирала обои, строила планы. Как-то сказала: «Здесь будет наша спальня, тут — гостиная, а в этой комнате будут резвиться наши дети…»
Я слушала и… завидовала. Тихо, гнусно, подло. Зависть разъедала меня изнутри.
Потом Настя слегла. Постоянная усталость оказалась тяжёлой анемией. Её положили в Боткинскую больницу. А я… стала чаще навещать Димку. Готовила ему борщ, шутила, смеялась, «случайно» касалась его руки. И в один вечер оказалась с ним в той самой спальне — в «гнёздышке», как называла её Настя.
Я соблазнила его. Хладнокровно. Расчетливо. Выиграла эту партию. Через три месяца мы расписались. Я вошла в тот дом в белом платье, которое когда-то примеряла в мечтах Настя. Он нёс меня на руках через порог. А я улыбалась. Победительница.
Настя не устроила сцены. Только тихо сказала:
«Спасибо судьбе, что открыла мне глаза вовремя».
Она исчезла из моей жизни, но порой мне чудилось, будто стены шепчут её голосом. Особенно в детской, где я расставляла куклы своего сына и дочки. В той самой детской, где она мечтала слышать детский смех.
Спустя годы узнала — Настя вышла замуж за Степана, мужчину с дочкой от первого брака. И, к моему изумлению, они были счастливы. Она нашла общий язык с девочкой и со строптивой свекровью. Купили трёшку в Хамовниках, потом родили сына и дочь. Их семья — будто с патриархальной открытки: лад, уют, любовь.
А у нас пошли трещины.
Дима так и не продвинулся по службе, застряв в конторе с мизерной зарплатой. Его матушка, сначала любезная, как-то буркнула:
«Ты заняла место Настеньки. Хотя, может, мой сын и заслужил такую, как ты».
Скандалы стали нормой. Мы перестали разговаривать, кроме как на повышенных тонах. Дети росли в вечном напряжении. Дочка сбежала в семнадцать, связалась с парнем из цыганской семьи, родила. Сын укатил в Америку и пропал. Не звонит. Не пишет. Словно в воду канул.
А дети Насти… Один — дипломат в Вене, другой — профессор в Сорбонне. Каждое лето собираются все на даче под Звенигородом. Поют под гармонь, смеются. Степан всю ночь может читать Насте Есенина под луной. В их доме — жизнь. В моём — пустота.
И в такие вечера я понимаю:
Судьба действительно расставляет всё по местам.
Настя была права — ей есть за что благодарить судьбу. А мне — не за что. Я сделала свой выбор. Увела жениха. Предала подругу. Получила — квартиру, фамилию, статус. Но потеряла себя.
Я не счастлива. Я не люблю. Живу с камнем на душе. И знаю — заслужила.
