Благородный предатель: как умирает любовь
Мы познакомились в том возрасте, когда веришь — если сердце загорелось, значит, это на всю жизнь. Я училась в художественной школе в Рязани, он — Слава, нескладный парень с соседней улицы, вечно с гитарой через плечо и карманами, забитыми стихами, сложенными вчетверо. Он дежурил у моего подъезда, делал вид, что просто проходил мимо, и перебирал струны, будто случайно.
— Света, послушай… — начинал он, не поднимая глаз. — Это тебе…
Я слушала. Голос у него был неровный, стихи — как из тетрадки семиклассника. Но в нём было что-то — хрупкое, бесконечно честное, то, что не давало мне просто отвернуться и сказать «нет».
После школы пути наши разошлись. Я уехала в Москву, он остался в родной Туле. Но письма приходили. Иногда просто строчка: «Без тебя всё какое-то сирое», иногда — звонок в общагу глубокой ночью: «Привет, солнце…» Он приезжал, ночевал в тамбурах электричек, лишь бы провести со мной хоть день. А я ждала.
Когда я слегла перед зимней сессией, он появился под окнами в три ночи с термосом и пакетом таблеток — прочитал, что при простуде помогает облепиховый чай. Я стояла в пижаме, кутаясь в плед, а он ухмылялся:
— Ну я же говорил: без меня ты как без рук.
Я плакала. От того, как было тепло на душе.
Сделал он предложение просто, как и всё в нём. Та же скамейка у фонтана, где мы впервые поцеловались.
— Будь моей? — спросил.
— Только если поклянёшься не превратиться в скучного дядя в галстуке.
— Клянусь бородой деда, — прижал руку к груди, и я рассмеялась.
Мы мечтали перебраться в Питер, но мама Славы серьёзно заболела. Решили остаться. А потом… потом как-то само — работа, быт, рутина.
Он устроился в магазин электроники, я преподавала в детской художественной студии. Первые годы пахли растворимым кофе и подгоревшими тостами. Мы собирали друзей, ели роллтон под Высоцкого и строили планы. Помню, как он получил первую премию и спустил все деньги на ужин в «Праге». «Пофиг, что дорого, зато как в кино», — прошептал, целуя мне пальцы, когда принесли торт.
Потом умерла его мать. Нам досталась её трёшка. Решили, что пора. Я забеременела. Слава мечтал о дочке — такой же рыжей, как я. Но родился сын. И умер через месяц.
Не знаю, кто из нас сломался сильнее. Мы не орали. Не кидались обвинениями. Просто разошлись в разные углы, каждый — со своей болью.
Я ушла из студии, не могла видеть детей. Слава зарылся в работу. Его повысили, но он вскоре уволился — решил открыть своё дело. Говорил, что чует прибыль. Рискнул — и не прогадал. Жить стали по-настоящему хорошо.
Казалось бы — радуйся. Но с каждым днём между нами вырастала стена. Разговоры свелись к «Купишь хлеб?», «Я задержусь». Я пыталась: готовила его любимые котлеты, брала билеты в театр, звала его родню. Он отмахивался: «Потом. Сейчас некогда».
Мама твердила: «Семья без детей — не семья. Надо пытаться снова.» Я была готова. Но Слава — нет.
— Света, хватит, — сказал он однажды за ужином. — Тема закрыта.
Потом появился Игорь. Партнёр Славы по бизнесу. Мы познакомились на корпоративе. Улыбчивый, галантный. В отличие от Славы, он разбирался в Шагале, а не путал его с КозНо однажды я проснулась и поняла, что даже Шагал не стоит слёз, пролитых в пустоту.
