В глухом провинциальном городке, где осенний ветер гонял по пустым улицам рыжие листья, а река пополам делила ветхие домишки, ночь тянулась невыносимо долго. Листья кружились в сыром воздухе, будто заблудшие души, и шлёпались на мокрый асфальт. Семён возвращался от родителей пешком, оставив свою «Ладу» у них в гараже. Пропустив с отцом пару рюмок, он слушал его байки про санаторий — как там лечили, как скучал по родным стенам.
— В следующий раз, мать, поедешь со мной, — говорил отец, подмигивая супруге. — Одному там хоть волком вой.
— Да чего там скучать-то, батя? — хохотнул Семён, поглядывая на мать. — Там же, небось, бабулек полный санаторий!
— Бабулек-то полно, — засмеялся отец, — да все хромые да старше меня. Да и где это видано, чтоб я нашу мать на кого променял?
Семён задержался у родителей допоздна. Его девушка, Лариса, как всегда, отказалась идти с ним. Родители жили через два квартала от съёмной однушки, но с первого дня невзлюбили Ларису. Вроде бы не показывали виду, но мать как-то обронила:
— Сёма, она не твоя. Лариска — не семейный человек, поверь матери.
— Да что ты, мам, с чего взяла? Ты же её раз пять всего видела! — возмутился он.
— Живи, сынок, но запомни мои слова. Хорошо хоть в загс не рвётесь. Она и не заметит, если что.
Утром Семён сказал Ларисе, что вечером заскочит к родителям — отец вернулся из санатория.
— Давай, Ларь, встретимся у них, посидим, — предложил он.
— Не, Сём, не смогу. Обещала Наталке забежать, она с температурой. А потом у меня ногти… — отмахнулась Лариса.
Он и так знал ответ, но спросил — на всякий случай.
— Ладно, я задержусь, батя нальёт, повод хороший, — рассмеялся Семён, чмокнул её и ушёл на работу.
— А я у Наталки засяду, — крикнула ему вдогонку.
— Звони, встречу. Не шляйся одна по темноте.
Ночь накрыла городок, как одеялом. Фонари еле боролись с осенней мглой. Семён не стал звонить Ларисе, решив, что она уже дома. Шёл в приподнятом настроении — отцовский смех и материнские расспросы ещё звенели в ушах. Но, распахнув дверь квартиры, он остолбенел. Из спальни доносился её сдавленный смешок. Заглянув, он увидел, как его лучший друг, Витька, не спеша застёгивал ширинку, а Лариса приговаривала:
— Давай быстрее, Вить, а то Сёмка может вломиться… — она запнулась, заметив его в дверях.
Ноги сами вынесли его на улицу. В висках стучало: *Лариска с Витькой… Мой же кореш… Хуже не придумаешь*. Он шёл, не видя дороги, не зная, куда и зачем. Очнулся только на старом мосту через реку. Машины проносились мимо, слепя фарами. Он смотрел вниз, в чёрную воду, где дрожали отражения фонарей. Вдруг кто-то дёрнул его за рукав.
— Молодой человек, а не высоковато ли мы тут забрались? — голос старика дрожал, как осиновый лист. — В дела чужие не лезу, но уж больно место у вас… знаковое.
Семён вздрогнул, осознав, о чём тот подумал.
— Да нет, что вы… Я просто… — он мотнул головой.
— Ну и ладненько, — старик улыбнулся. — Куда путь держите?
— Пока сам не знаю. Гуляю.
— Тогда проводите старика до дому, я за парком живу. Не откажете?
— Да без проблем.
— Меня, кстати, Василий Семёныч звать, — представился старик.
— Семён.
Шли не спеша, и Василий Семёныч рассказывал, как десять лет учил истории в местном ПТУ, а теперь на пенсии да с внуком возится.
— Первое время скука одолевала, — признался он. — А потом дочка малыша родила — вот и заботы. Живём втроём: я, Анька да Ванька мой.
Его неспешный говор успокаивал, как шум дождя за окном. Семён слушал, чувствуя, как ком в горле потихоньку рассасывается.
— Что-то у тебя, Семён, на душе скребёт, — заметил старик. — Может, зря я тебя задержал?
— Да некуда мне идти. К родителям — только оттуда. А домой… там…
— Понял. Ладно, не распространяйся. Заходи ко мне, переночуешь. Квартира большая, места хватит.
— Да неудобно, ребёнок же…
— Ванька после девяти — как убитый. Пошли.
Семён не знал, почему согласился. Может, потому что идти больше было некуда. В хрущёвке на пятом этаже было тихо. Они разулись и прошли на кухню.
— Садись, чайник сейчас закипит, — сказал Василий Семёныч.
При свете лампы Семён разглядел старика: высокий, прямой, с седой бородой — ну вылитый деревенский учитель. Он аккуратно доставал заварочный чайник, стараясь не греметь.
— Дед, а это кто? — раздался писклявый голосок. На пороге стоял карапуз лет трёх, в пижаме с мишками.
— Это Семён, гость наш. А ты кто?
— Я Ванька! — важно отрапортовал малыш, протягивая ладошку.
— Официальное знакомство, — рассмеялся Семён, пожимая крохотные пальцы. — Ты чего не спишь, командир?
— Не-а! — Ванька упрямо тряхнул головой.
Тут на кухню вошла молодая женщина.
— Ой, гости, — улыбнулась она.
— Моя Анька, внучка, — представил Василий Семёныч. — А это Семён, с моста.
Они пили чай с малиновым вареньем, а Ванька таскал Семёну свои игрушки, словно проходя проверку на профпригодность.
— Вань, спать пора, — наконец сказала Аня.
Малыш надулся, но Семён пообещал:
— Я ещё приду. А сейчас все хорошие мальчики в кроватках.
Тот кивнул с важным видом и потопал за матерью.
— Ванька тебя сразу признал, — заметил Василий Семёныч. — Он у нас строгий отбор проводит.
Утром СНо через год, когда Семён уже забирал из роддома Аню с маленькой Настенькой на руках, а рядом толкался Ванька, теперь гордо заявивший: «Я теперь братик!», он поймал себя, что эта случайная встреча на мосту оказалась для него самой настоящей переправой в новую жизнь.
