Когда я вернулась из роддома с малышкой, сердце разрывалось от ужаса. Детская комната, которую мы готовили с такой любовью, была уничтожена. Стены вымараны чёрной краской, кроватка разломана. Всё это сделала моя свекровь…
С первых секунд, как я взяла на руки нашу крошку Полину, мир заиграл новыми красками. Её пухлые щёчки, тонкие пальчики, тёплые глазки — всё в ней было чудом. Даже после тяжёлых родов я чувствовала себя счастливой. Мы с мужем Сергеем столько ждали её появления. Он бережно держал дочь на руках, и в его глазах стояли слёзы.
— Она прекрасна, Маш… — прошептал он.
Мы готовили комнату задолго до родов: нежно-голубые обои, белая кроватка с резными узорами, полки с плюшевыми мишками. Всё дышало теплом и заботой. Но на второй день в роддом ворвалась свекровь — Маргарита Петровна.
— Где мой внук?! — рявкнула она, словно требовала долг.
Я автоматически протянула ей Полину. Она уставилась на ребёнка, потом на Сергея, потом снова на меня. Её лицо стало каменным.
Сергей вышел, ему позвонили с работы. И тогда маска вежливости спала. В её голосе зазвучала злоба:
— Это не ребёнок моего сына. Ты что, думаешь, я слепая?
— Что вы такое говорите?! — чуть не закричала я. — Это наша дочь!
— Врёшь, — прошипела она. — Я знаю, что вижу. Ты ещё пожалеешь.
Она ушла, оставив меня в оцепенении. Я крепко прижала Полину к груди, будто могла защитить её одним лишь объятием. Мы с Сергеем — оба светлокожие, а Полина родилась смуглой, с тёплым оттенком кожи. Но мы знали, что у прадеда Сергея были кавказские корни. Для нас это было частью истории семьи, но для Маргариты — позором.
Через две недели нас наконец выписали. Я мечтала уложить дочку в её кроватку, но войдя в детскую, остолбенела.
Стены, которые мы красили вместе, были испачканы чёрной краской. Обои ободраны. Кроватка разбита вдребезги. Игрушек не осталось. Будто кто-то вычеркнул нашу дочь из этого дома.
И тут из коридора вышла Маргарита Петровна. Без тени сожаления.
— Я привела всё в порядок. Эта комната не нужна.
— Как это не нужна?! — перехватило дыхание. — Это комната нашей дочери! Вы не имели права!
— Это не моя внучка, — бросила она. — Ты и Сергей белые, а она — грязная. Я не позволю тебе обманывать моего сына.
У меня задрожали руки. Я крепче обняла Полину, боясь, что её вырвут.
— Маргарита Петровна, мы с Сергеем всё проверили. У него в роду были другие корни. Гены — вещь сложная. Она — его дочь!
— Не дури мне голову! — завопила она. — Ты подкинула ему чужого ребёнка!
Я молча достала телефон. Руки тряслись, но голос был твёрдым:
— Сергей, приезжай. Срочно. Твоя мать уничтожила детскую и не признаёт Полину.
Он примчался через полчаса. Увидев руины комнаты, он сжал кулаки.
— Что ты натворила?
— Я защитила тебя! — закричала она. — Это не твой ребёнок!
Но Сергей не стал слушать. Он ударил кулаком по стене, и его голос гремел:
— Полина — моя дочь. Если ты не можешь смириться — убирайся. Сейчас же.
Она пыталась спорить, но он выставил её за дверь. А потом обнял меня, и я наконец разревелась.
— Прости, Маша… — прошептал он. — Я не думал, что она дойдёт до такого.
— У меня есть запись, — сказала я. — Люди должны знать, на что она способна.
Мы выложили видео и фото в соцсети. Все, от друзей до незнакомцев, поддержали нас. Репутация Маргариты Петровны рухнула.
Через месяц мы заново поклеили обои, купили новую кроватку — ещё краше прежней. Детская снова наполнилась светом. Мы стали сильнее.
А Маргарита Петровна? Осталась одна. Без семьи. Без уважения. И, возможно, впервые поняла: ненависть сжирает не других, а тебя саму.
