Когда я вернулась из роддома с нашей малышкой Алисой, в душе было столько радости! Её крохотные пальчики, пухлые щёчки, смешной носик — всё казалось чудом. Даже после тяжёлых родов я чувствовала себя счастливой. Мы с мужем Сергеем так долго ждали этого момента. Он бережно держал дочку на руках, а в глазах у него стояли слёзы.
— Она прекрасна, Оля… — тихо сказал он.
Мы заранее подготовили для дочки комнату: поклеили нежно-голубые обои, собрали белую кроватку, расставили плюшевых мишек и зайчиков. Всё дышало теплотой и заботой. Но ещё в роддоме случилось нечто, что омрачило нашу радость. В палату без стука ворвалась свекровь — Галина Петровна.
— Где мой внук? — рявкнула она, словно речь шла не о новорождённой, а о вещи.
Я машинально протянула ей Алису. Свекровь уставилась на ребёнка, потом на Сергея, потом снова на меня. В её взгляде застыло что-то ледяное.
Сергей вышел — ему позвонили с работы. И тогда свекровь перестала сдерживаться.
— Это не ребёнок моего сына, — прошипела она. — Не пытайся меня обмануть.
— Что вы такое говорите?! — я обмерла. — Это наша дочь!
— Врёшь, — бросила она. — Я вижу, как есть. Это ещё не конец.
Она ушла, оставив меня в шоке. Мы с Сергеем оба светлокожие, а Алиса родилась смуглой. Но мы знали, что у прадеда Сергея по отцовской линии были кавказские корни. Для нас это было поводом для гордости, но для Галины Петровны — позором.
Через две недели мы наконец приехали домой. Я мечтала уложить Алису в её кроватку, но, войдя в детскую, оцепенела.
Стены, которые мы красили с любовью, были замазаны чёрной краской. Обои сорваны. Кроватка разломана. Игрушки исчезли. Всё, что мы создавали с такой нежностью, было уничтожено.
Из темноты вышла Галина Петровна.
— Я всё исправила, — сказала она без тени сожаления. — Такой комнате здесь не место.
— Не место?! — у меня перехватило дыхание. — Это комната моей дочери! Кто вас просил?!
— Это не моя внучка, — сквозь зубы прошипела она. — Посмотри на неё. Вы со Сережей белые, а она — смуглая. Я не позволю тебе дурить ему голову!
Я сжимала Алису так сильно, словно боялась, что её у меня отнимут.
— Вы ошибаетесь, — дрожащим голосом сказала я. — У Сергея в роду были кавказские предки. Алиса — наша дочь!
— Дураку ясно, что ты врёшь! — завопила она. — Ты хочешь подсунуть ему чужого ребёнка!
Я молча достала телефон. Руки дрожали, но голос был твёрдым:
— Серёжа, срочно приезжай. Твоя мать уничтожила комнату Алисы. Она не верит, что это твой ребёнок.
Он примчался через полчаса. Увидев разрушенную детскую, Сергей побледнел.
— Что ты наделала?!
— Я защищаю тебя! — закричала свекровь. — Это не твоя дочь!
Но Сергей не стал слушать. Он ударил кулаком по столу:
— Алиса — моя кровь. Если не можешь принять её — убирайся из нашего дома. Сейчас же.
Она пыталась что-то выкрикнуть, но Сергей был непреклонен. Выставил её за дверь. А потом обнял меня, и я наконец разрыдалась.
— Прости, Оль… — прошептал он. — Я не думал, что она способна на такое.
— Я всё записала, — сказала я. — Пусть люди знают, кто она на самом деле.
Мы выложили запись и фотографии в соцсети. Отклик был мгновенным. Друзья, родные, даже незнакомые люди поддерживали нас. Репутация свекрови рухнула.
Через месяц мы снова поклеили обои, купили новую кроватку. Комната Алисы наполнилась светом и уютом. Мы стали только крепче.
А Галина Петровна? Осталась одна. Без семьи. Без уважения. Без права на прощение. И, возможно, впервые поняла, что ненависть разрушает прежде всего того, кто её носит в себе.
