Я сама подала на развод. Хочу жить для себя»: 60-летняя женщина сделала решительный шаг
Моя мать, Татьяна Сергеевна, больше не могла терпеть. Голос её дрожал, когда она призналась мне, старшей дочери, в том, что копилось годами. Муж, мой отец, не помогает ни по хозяйству, не ходит в магазин, не моет за собой тарелки, хотя всегда любил плотно поесть. Раньше мама закрывала на это глаза: она не работала, полностью посвятив себя дому и нам, детям. Но теперь, на склоне лет, ей так нужна поддержка, которую она так и не получила. Её решение шокировало семью: в 60 лет она подала на развод, чтобы наконец жить своей жизнью.
«Давно хотела уйти от твоего отца, Оля, — сказала она, глядя в окно нашей квартиры в маленьком городке под Санкт-Петербургом. — Но не решалась. Вы с сестрой были маленькими, я боялась. Теперь вы взрослые, у меня есть пенсия… Да, это я инициировала развод. Хочу пожить для себя». В её словах звучала боль, но ещё сильнее — твёрдость. Она устала быть тенью в собственном доме, устала от безразличия мужа, который, казалось, видел в ней только бесплатную домработницу.
Отец, Василий Николаевич, не удивился её решению, хотя и не ожидал, что она на это осмелится. Последние годы мамины упрёки звучали всё чаще, её усталость бросалась в глаза. Всю жизнь он проработал на заводе в нашем городе. Зарплата была небольшой, но на жизнь хватало. Мама, я и младшая сестра никогда не голодали, всегда были одеты. Отец купил старую дачу в Ленинградской области, подержанную «Ладу» — всё, что мог. Но дома он руки не прикладывал. «Я не приучен, — признался он моей сестре, Ире, когда та попыталась его защитить. — Когда работал, ни сил, ни времени не было. У нас в семье всегда бабы хозяйством занимались».
Он горько усмехнулся, добавив: «Стыдно сказать, Ира, но я даже не знаю, где у нас ложки лежат. Твоя мать всегда всё подавала на тарелочке: еду, чистые рубашки, сама в магазин бегала». Мама и правда взяла на себя всё. Она запоминала, что он любит, угадывала его желания, редко говорила о своих. «В первое время спрашивал, пытался помочь, — вспоминал отец. — А потом… забросил. Она ведь не жаловалась».
Ира, всегда бывшая папиной любимицей, понимала его. Мы с ней выросли, не зная забот. Мама готовила, убирала, стирала, делала всё, чтобы нам и отцу было хорошо. Но я смотрела на ситуацию иначе. «Папа — человек непростой, — говорила я Ире. — Характер тяжёлый: вечно всем недоволен, хмурый, придирчивый. Будь я на месте мамы, давно бы сбежала». Ира оправдывала отца: «А когда папа зарабатывал, мать не жаловалась! Он же всегда был таким — упрямым и молчаливым. Она ему готовила, стирала, тащила весь дом. А теперь, когда он на пенсии и денег не приносит, она вдруг «устала»?»
Споры между нами становились всё жарче. Я видела, как маме больно, как она всю жизнь жертвовала собой ради семьи. Ира же считала, что мама сгущает краски, что отец не заслужил такого удара. Мы метались между родителями, пытаясь их примирить, но каждый разговор заходил в тупик. Мама больше не хотела жить с человеком, который целыми днями сидел перед телевизором, ворчал и выходил из дома разве что летом — на дачу. Отец же чувствовал себя преданным: он всю жизнь вкалывал, а теперь его вышвыривают, как старый хлам.
Для мамы развод стал глотком свободы, а для нас — испытанием. Мы с Ирой ищем способы сохранить семью, но я вижу, как мама оживает, строя планы. Она мечтает ездить по России, читать книги, встречаться с подругами — всё то, чего была лишена годами. Отец же замкнулся в обиде, не понимая, как всё исправить. Их развод — не просто конец брака, а крах привычного уклада, в котором мы все жили. И я боюсь, что мы, сёстры, так и не найдём общий язык, разрываясь между любовью к обоим родителям.
