Эта история, как старая рана, ноет в памяти, напоминая о днях, что канули в Лету. Зовут меня Варвара Соколова, и живу я в тихом провинциальном городке Бежецк, затерявшемся среди бескрайних полей Тверской губернии. Мне тридцать три, двое ребятишек, а жизнь моя — будто застывшая река: с виду спокойная, да ледяная до самого дна. Каждое утро просыпаюсь рядом с человеком, для которого я — не жена, а лишь часть убранства его дома, как самовар на полке — стоит на своём месте, и ладно.
Выросла я единственной дочерью в семье. Не избаловали меня, но и в строгости не держали. Была тихой, покорной девочкой — и в детстве, и в училище. Всё больше по углам сидела, в своих книжках да мечтах, а родители были для меня целым миром. Так их любила, что даже в губернское училище поступила, лишь бы из дому не уезжать. Страшно было шагнуть в неизвестность, оставив их.
На первом году учёбы встретила я Егора. Любовь наша росла неспешно, как берёзка под окном, но вскоре я поняла — он стал для меня всем. Первая любовь, светлая и чистая, будто весенний ручей. Егор не просто полюбил меня — он словно распахнул окно в мою душу, выпустив на волю всё, что я в себе давила. С ним смеялась громче, мечтала смелее, жила полной грудью. Родители, видя, как я расцвела, просили познакомить их с ним. Но я оттягивала, сердце сжимаясь от предчувствия: знала, не примут они его.
И всё же судьба настала. Привела я Егора в родительский дом, и с порога началось. Допрашивали его, как на дыбе: кто такие его родные, откуда родом, чем живут, какие у него виды на будущее. Стояла я рядом, горишь от стыда, пот ручьями льётся. Думала: будь я на его месте — давно бы вон из избы выбежала. Но Егор держался молодцом, отвечал ровно, без спеси. А вот отец с матерью остались непреклонны. Как только он ушёл, накинулись на меня, как вороны на падаль.
Твердили одно: «Не пара тебе этот парень! Из простой семьи, никакого достатка, с ним только горе мыкать будешь!» Пугали нищетой, слёзами, будто я в омут головой собралась. Да ещё он издалека, с Урала, — как же они свою кровиночку за тридевять земель отпустят? Я-то сердцем чуяла, что не правы они, да слов против не нашлось. Гнёт их слов давил, будто мельничный жёрнов, и я сломалась.
Назавтра встретила Егора. Стояло лето знойное, а душа моя обледенела. Сказала, что расстаёмся. Он молча посмотрел, развернулся — и будто сквозь землю провалился. Больше я его не видала. На второй год учёбы он не вернулся — шептались, что в Москву уехал. Сердце рвалось на части, душа выла, как метель в поле, но я не померла. Просьба заперла свою боль на замок и пошла дальше, как по льду — осторожно, чтобы не провалиться.
Перед выпуском родители сосватали мне мужа — Геннадия. Выйшла за него без любви, как овца на закланье. Не брак был, а сделка: они выбрали, я покорилась. На свадьбе отец с матерью сияли, будто на именинах, а я будто со стороны на всё смотрела, точно душа из тела вышла. Теперь мне тридцать три, двое детей подрастают, а живу я с Геннадием — человеком, для которого я не жена, а так, придаток к дому. Деньги есть, хоромы блестят, да не мой это дом, а его вотчина. То и дело напоминает, что должна ему за этот «порядок» в ноги кланяться.
Знаю, что любовниц у него — не счесть. Даже не таится: деньги на них тратит, до утра пропадает, а весь городок языками чешет. За спиной перешёптываются, пальцами показывают. Будь я его люблю — с ума сошла бы от горя. А мне всё равно — пусто внутри, будНочами, глядя в потолок, я всё думаю — а что, если бы тогда, в тот жаркий летний день, я осмелилась пойти против воли родителей и осталась с Егором, была бы моя жизнь другой, или судьба всё равно привела бы меня к этому холодному одиночеству.
