«Выкорчеванные корни»
— Мы спи́ли твои яблони на даче, — отрезала Нина, жена двоюродного брата, в трубке. — Тень мешала. Не могли нормально позагорать.
— Алё, Лариса! Когда к нам приедешь? — голос её прозвучал неестественно бодро для семи утра в выходной.
Я ещё не очнулась ото сна, лишь нащупала телефон.
— Через неделю собиралась. Что-то не так?
— Да нет, ничего страшного, — в трубке зашуршало, будто она прикрыла микрофон. — Мы тут с Артёмом и детишками на твоей даче остановились. Ты же не против?
Я резко села на кровати. «Остановились»? Кто их звал?
— Нина, я никого не приглашала. И ключи вам не оставляла.
— Ну что ты! Мы же родные, — засмеялась она. — Артём вспомнил, что запасной лежал под кирпичом у крыльца. Решили недельку отдохнуть. Дети в восторге — лес, воздух!
Внутри всё сжалось. Эта дача была моим спасением, последним напоминанием о бабушке. Когда Сергей уехал в Мурманск на вахту без связи, только эти стены позволяли мне не сойти с ума.
— Это МОЯ дача. Вы не имели права…
— Ой, ладно, завтрак подгорает. Через неделю освободим, не кипятись, — и она бросила трубку.
Я перезванивала — гудки. Второй раз — сброс. Написала в Telegram — прочитано, но тишина.
Весь день не могла успокоиться. Хотела мчаться туда, но завтра был решающий отчёт на работе. Да и с Ниной ругаться — себе дороже. Вспомнила, как на новоселье она привела детей, барбоса, разрисовала обои и заявила: «Главное — атмосфера!»
Решила подождать. Что они успеют за неделю?
Дни тянулись мучительно. Отчёт сдали на «отлично», но на душе скребли кошки. Каждый вечер звонила Нине — молчание. Артём не брал трубку.
В пятницу собрала вещи. Утром — путь: электричка, маршрутка, пешком.
Осталось десять минут. Раньше уже с поворота виднелись верхушки бабушкиных яблонь — Антоновки и Белого налива. Посажены в год моего рождения. «Расти́ вместе с ними», — говорила она.
Теперь передо мной зияла пустота.
Калитка распахнута. Во дворе — костёр на газоне, мангал на розовых кустах. Но главное — два свежих пня. С опилками.
— О, Лариса! — вышла Нина с бокалом вина. — Ты рано. Мы ещё не собрались.
Я смотрела на пни. Будто вырвали часть меня.
— Что вы наделали? — прошептала.
— Ну… спили́ли. Тень, комары. Хотим бассейн поставить.
— Бассейн?! Вы уничтожили деревья, которым тридцать лет?!
— Да ладно! Всё равно дряхлые были. Да и яблоки — кислятина.
Артём вышел с бутылкой пива.
— Ты чего нервничаешь? Мы же облагородили участок.
— Это был МОЙ дом!
— Мы же семья, — фыркнула Нина. — Не будь жадиной.
— Уезжайте. Сейчас же.
— Серьёзно? Из-за пары деревьев?
— Из-за уважения. К себе. К памяти.
Нина демонстративно громко собирала вещи, дети хныкали. Через два часа они уехали. Перед отъездом Артём бросил:
— Новые посадишь. Не велика беда.
— Они зацветут через тридцать лет. Меня уже может не быть.
Он пожал плечами.
— Как Сергей узнает, что ты нас выгнала…
— Расскажите ему. Как вломились без спроса. Как уничтожили память. Посмотрим, кто кого поймёт.
— Ключи, — холодно протянула я руку.
Артём нехотя вынул связку. Брелок в виде яблони. Бабушкин.
— И передайте всем: больше никто из вас сюда не приедет. Никогда.
— Ты перегибаешь.
— Это МОЙ дом. И моё слово — закон.
Они уехали. Я осталась одна. Села у пней, провела рукой по спилу, будто по шраму. Открыла телефон, написала Сергею:
«Серёжа, они уничтожили яблони. Я их выгнала. Прости. Но иначе — нельзя. Люблю тебя».
Отправила. Взяла лопату.
Выкопала ямы на месте пней. Завтра куплю саженцы. Может, мне не увидеть их цветения. Но кто-то увидит.
И поймёт: есть вещи, которые нельзя ломать. И кровные узы — не повод терпеть тех, кто вытаптывает твои корни.
Вечером пришло сообщение от тёщи:
«Как ты могла? Мы же родня!»
Я прочитала. Удалила. Потом заблокировала её и ещё пятерых.
Бабушка говорила: «Кто топчет твой сад — не достоин сидеть с тобой за одним столом».
Теперь я поняла это. Поздно. Но навсегда.
