Первый позор
Мне шёл пятый год. Детский сад в тихом городке под Белгородом казался мне маленьким миром, где всё было знакомо и безопасно. Особенно мне нравилась одна девочка — Даша. Её светлые косички, перевязанные голубыми лентами, казались мне чем-то невероятно красивым. Я был влюблён.
Как-то раз я угостил её конфетой «Мишка на Севере». Она в ответ дала мне кусочек шоколадки «Алёнка». Это было наше маленькое тайное соглашение, и я чувствовал себя счастливым. Но радость омрачалась одним — тихим часом.
Тихий час становился для меня настоящим испытанием. Каждый раз, засыпая, я видел один и тот же сон: я плыву по широкой реке, вода чистая, солнце сверкает на поверхности, и я чувствую себя лёгким, почти невесомым. Но пробуждение было ужасным. Я просыпался в мокрой кровати, охваченный страхом и стыдом.
Скрыть это было невозможно. Я пытался прикрыть пятно одеялом, надеясь, что никто не заметит. Но нянечка, всегда строгая и бдительная, сразу же обнаруживала. Она молча меняла постель, а я стоял в стороне, ощущая на себе взгляды всех ребят. Это повторялось снова и снова. Дома родители утешали: «Это пройдёт, возрастное». Меня водили к врачам, один даже зачем-то смотрел мне в уши и прописывал какие-то сиропы. Потом был ещё один, весёлый дядя, друг отца, который играл со мной в шахматы и уверял, что всё наладится. Но ничего не менялось.
И вот однажды это случилось снова. Нянечка снова меняла бельё, а я стоял, словно на сцене, под взглядами всех ребят. Хуже всего был взгляд Даши. Её голубые банты покачивались, когда она смотрела на меня, и я чувствовал, как сердце сжимается от стыда.
Простыни развешивали во дворе, прямо перед окнами группы. Моя, с предательским пятном, висела на самом виду, как будто для всеобщего обозрения. Я пытался убедить себя: «Может, не моя?» Но тут раздался голос мальчишки Вовки:
— Описа́лся! — засмеялся он, показывая на меня.
— Не правда! — крикнул я, но голос дрожал.
— А это что? Ты думаешь, мы не видим?
Я замолчал. Что я мог сказать? Вокруг захихикали, даже те, у кого простыни висели рядом. Как объяснить, что это не моя вина, что я не могу это контролировать? Я горел от стыда, украдкой смотрел на Дашу и мечтал провалиться сквозь землю.
В отчаянии я убежал в парк за садиком. Забрался в самую глушь, где росли высокие кусты, и плюхнулся на землю у старого забора. Лежал, глядя в небо, и время будто остановилось.
Меня искали. Не знаю, как они меня нашли, но вдруг над собой я увидел мамино лицо, полное злости и страха:
— Вот он! — крикнула она отцу. — Я больше не могу с этим!
Она ушла, а отец сел рядом. Его голос был спокойным, но в нём чувствовалась усталость:
— Сынок, ну что же ты? Мы так перепугались.
Только с ним я мог быть честным. Слёзы покатились сами:
— Пап, я описался… опять… Все видели… Они смеялись…
— Кто? Назови, я поговорю.
— Все…
Он вздохнул, обнял меня и сказал:
— Это нормально. У меня тоже такое было. Мы сходим в кино, купим тебе новый паровозик…
Но мне было не до игрушек.
— Я больше не пойду в садик!
— Сын, ты знаешь, мы работаем…
— Я останусь один!
— Нет, — твёрдо сказал он. — Держись ещё немного.
И тогда я придумал: не буду спать. Раз не усну — не описаюсь. На следующий день я лёг, закрыл глаза, но не спал. Вспоминал, как гостил у бабушки в деревне, как она пекла блины с вареньем. Но вдруг картинка сменилась — я снова плыл по реке… и проснулся мокрым.
— Не может быть! — прошептал я, кусая губы.
Снова взгляды, шёпот. Я не стал ждать, пока нянечка придёт. Убежал в подсобку, забился в угол и сжался в комок.
Шаги. Дверь открылась, и в полумраке я увидел её — Дашу. Её голубые банты светились, как два кусочка неба. Сердце замерло.
Она подошла, села рядом и тихо сказала:
— Я всё равно тебя люблю.
Я не мог говорить. Её слова были как тёплый свет в темноте. Мы сидели молча, и мне вдруг стало легко.
С той ночи я больше не просыпался мокрым. Словно её слова сняли проклятие.
Теперь, спустя годы, я думаю: откуда у маленькой девочки такая мудрость? Как она знала, что любовь сильнее стыда? Её слова спасли меня тогда, и я ношу их в сердце до сих пор.
