Разные кухни и одно яйцо
Бывает, люди перестают ссориться. И это уже не мир — это пустота. Так и случилось у Дмитрия и Светланы. Сначала были крики, хлопки дверьми, слёзы, страстные примирения. Потом — молчание. Наступает миг, когда даже злости не остаётся. Просто ничто. Ни боли, ни нежности. Лишь чужие тени под одной крышей.
Прожили вместе двадцать лет. Столько было всего: и свадьба наскоро, и съёмные углы, и бессонные ночи из-за детей, и долгие вечера, когда верилось — любовь всё преодолеет. А потом — перестало. Всё затихло. Разошлись по комнатам, будто по разным берегам. Стали питаться порознь. Сначала ужинали вразнобой. Потом — разную еду. В конце концов завели отдельные полки в холодильнике. Как в коммуналке.
О разводе не говорили. К чему? О чём говорить, если каждый вечер — просто ожидание тишины? Дмитрий стал ездить в санаторий — один. Там встретил женщину, Галину, тихую, понимающую. Она слушала и не лезла с расспросами. Он писал ей письма. Настоящие, на бумаге. Вкладывал в них то, чего уже не мог сказать дома.
А Светлана… Просто существовала. Носила застиранный халат, просыпалась по звонку, пила кофе по утрам. Молчала. Даже с подругами почти не общалась — зачем, если у них всё «как у людей»?
И вот — обычное утро. На кухне пахло подгоревшим хлебом и старым подсолнечным маслом. Светлана стояла у плиты. Маленькая, хрупкая, будто за эти годы ещё уменьшилась. Перед ней — крохотная сковородка. В ней — одно-единственное яйцо. Не омлет, не глазунья на двоих, не что-то для семьи. Одно яйцо. Для себя. И всё.
Дмитрий зашёл на кухню, наливал чай. Тоже собирался — не только на работу, но и… в другую жизнь. Решился, хотел сказать. Всё уже обдумал. Чемодан почти собран.
Но она обернулась. Без упрёков. Без слёз. Просто посмотрела снизу вверх и слабо улыбнулась:
— Хочешь яйцо? — и протянула ту маленькую сковородку.
Этот жест пронзил его сильнее любых криков. Будто время откатилось назад. Там, в прошлом, была общага, одна сковородка, одно одеяло, одна кружка на двоих. И та же девушка, только смеющаяся, в ситцевом платьице, босиком, с чёлкой. Не усталая женщина, а резвая белочка, как он её когда-то звал.
Он не взял сковородку. Он взял её. Обнял. Крепко. Без слов. Потом заговорил. Путано, сбивчиво. О том, как будто весь в тумане ходил. О том, как всё посерело, как сам не заметил, когда потерял главное. Может, даже плакал. Она не видела — он выше, она совсем крошка. Только дрожала в его руках и что-то шептала про «я тоже».
На плите догорало яйцо. Желток был таким золотым, таким тёплым. Как напоминание — не всё потеряно. Любовь ведь не громкая. Не кричащая. Она прячется в мелочах. В одной сковородке. В тёплом взгляде. В простом: «Хочешь яйцо?»
Потом они снова стали есть вместе. И разговаривать. Не обо всём сразу. Не без боли. Но вместе.
…Иногда кажется, что всё давно умерло. Но вдруг — маленькое «яйцо» меняет всё. И ты понимаешь: любовь не ушла. Она просто стала тише. Меньше. Почти невидимой. Но всё ещё живой.
