Рубленые корни
— Твои яблони на участке мы спилили, — сухо бросила в трубку Нина, жена двоюродного брата. — Солнце загораживали. Отдыху мешали.
— Лариса, привет! Когда к нам нагрянешь? — голос Нины звенел неестественно бодро для семи утра в выходной.
Я ещё не совсем очнулась ото сна, лишь потянулась к телефону.
— Через неделю планировала. Что-то не так?
— Да нет, пустяки, — в трубке зашуршало, будто она прикрыла микрофон ладонью. — Мы тут с Артёмом и ребятишками на твоей даче обосновались. Ты ведь не возражаешь?
Я резко села на кровати. На автомате. Что значит «обосновались»? Кто их вообще пустил?
— Нина, я вас не звала. И ключи никому не давала.
— Ну что ты! Мы же свои, — засмеялась она. — Артём вспомнил, что запасной ключ лежал под кирпичом у крыльца. Вот и решили пожить недельку. Дети в восторге, воздух-то какой!
Внутри всё сжалось в комок. Эта дача была моим убежищем, тихой гаванью, памятью о бабушке. Когда Игорь уехал в Сибирь на вахту без связи, только здесь я могла не сойти с ума.
— Нина, это МОЯ дача. У вас не было права…
— Ой, всё, мне некогда, кашу помешаю. Через неделю освободим, не кипятись, — и бросила трубку.
Я перезванивала — гудки. Ещё раз — сброс. Написала в сообщения — прочитано, но ответа нет.
Весь день не находила себе места. Хотела мчаться туда сразу, но завтра был важный отчёт, от которого зависела должность. Да и с Ниной ругаться — себе дороже. Вспомнилось, как на новоселье она явилась с детьми, собакой, испачканными обоями и фразой: «Главное — чтоб весело!»
Решила подождать. Что они успеют за неделю?
Дни тянулись мучительно. Отчёт прошёл идеально, но на сердце было тяжко. Каждый вечер звонила Нине — тишина. Артём не брал трубку.
В пятницу вечером собрала вещи. Утром — в путь. Электричка, автобус, пешком.
Осталось пройти десять минут. Обычно уже с поворота виднелись макушки яблонь — бабушкина Антоновка и Бельфлёр. Посажены в год моего рождения. «Расти вместе с ними», — говорила она.
Но сейчас передо мной зияла пустота.
Калитка распахнута. Во дворе — костровище на траве, мангал прямо на бывшей грядке. Но главное — два свежих пня. На месте яблонь. С опилками.
— О, Ларочка! — вышла Нина с бокалом. — Рано ты. Мы ещё не собрались.
Я смотрела на пни. Будто с меня содрали кожу.
— Что вы натворили? — прошептала я.
— Да ладно… спилили. Мешали. Тень, сырость, да и бассейн хотим поставить.
— Бассейн? Ради него вы уничтожили деревья, которые бабушка тридцать лет растила?
— Да брось ты! Всё равно старые были. И яблоки невкусные.
Артём вышел с бутылкой пива.
— Чего распереживалась? Мы тебе даже помогли. Место расчистили.
— Вы разрушили всё! И не вам решать, что мне нужно. Это мой дом.
— Ну мы же родня, — фыркнула Нина. — Не будь жадиной.
— Собирайтесь. Немедленно.
— Серьёзно? Из-за пары деревьев?
— Из-за уважения. К себе. К тем, кого любила.
Нина с шумом собирала вещи, хлопала дверями, дети хныкали. Два часа — и они наконец ушли. Перед уходом Артём попытался поучить.
— Новые посадишь, не конец света.
— Зацветут через тридцать лет. Меня уже может не быть.
Он пожал плечами.
— Как Игорь узнает, что ты нас выставила…
— Расскажите. Как вломились, как память уничтожили. Посмотрим, кто кого поймёт.
— Ключи, — протянула я руку.
Артём нехотя вынул связку. Брелок в виде яблочка. Бабушкин.
— И передайте всем: больше никто из вас сюда не приедет. Никогда.
— Ты не права.
— Я — в своём праве. Это мой дом. И моё «нет» — закон.
Они уехали. Я осталась во дворе. Присела у пней, провела рукой по спилу. Как по шраму. Достала телефон, написала Игорю:
«Игорь, они спилили яблони. Я их выгнала. Прости. Но иначе — нельзя. Больше молчать не буду. Люблю тебя».
Отправила. Встала. Взяла лопату.
На месте каждого пня выкопала яму. Завтра куплю саженцы. Может, я и не увижу их цветения. Но кто-то увидит.
И, возможно, поймёт: есть вещи, которые рушить нельзя. И родство — не повод терпеть тех, кто выкорчёвывает твои корни.
Вечером пришло сообщение от свёкра:
«Как ты могла? Мы же семья!»
Я прочитала и заблокировала его. Потом — ещё троих.
Бабушка говорила: «Кто топчет твой огород — не достоин сидеть с тобой за столом».
Теперь я это знала. Поздно. Но знала.
