Одно верное решение
Клавдия Петровна была из тех женщин, чью жизнь не назовёшь лёгкой. Суровая, молчаливая, с прямой спиной и глазами, в которых застыли годы горя. В свои пятьдесят пять она жила одна — не по своему желанию, а потому что судьба забрала у неё всех, кого она любила. Сперва — мать, потом мужа, а следом и единственного сына.
О кончине матери ей сообщила соседка:
— Клавденька, мама твоя отошла… После обеда прилегла и не проснулась… Я скорую вызывала…
Клавдия тогда опустилась на пол. Телефон выпал из рук. Она смотрела в стену, не слыша ни своего дыхания, ни того, как за окном капал апрельский дождь.
Хоронила мать она одна. Больше некому было. Отец ушёл, когда Клавдии было семь. Остались только старая дача под Рязанью и воспоминания. Каждый вечер она всё равно брала телефон, чтобы позвонить… забывая, что звонить уже некуда.
Прошло два года. Казалось, жизнь понемногу возвращалась. Но тут судьба нанесла новый удар. Поздно вечером раздался звонок с чужого номера:
— Это Клавдия Петровна? Приезжайте, пожалуйста. Авария. Ваш муж и сын… их документы нашли на месте…
Дальше — всё, как в тумане. Морг. Бумаги. Похороны. Пустота.
— Господи, как жить-то теперь? — стоя в церкви, прошептала она. — Подскажи, зачем мне ещё оставаться тут?
Ответ пришёл не сразу. Но однажды ночью, проснувшись, она увидела за окном бездомного пса, дрожащего под скамейкой в грязной луже.
— Теперь я знаю, — прошептала она. — Построу приют. Они ведь тоже никому не нужны. А я им нужна. Я стану им семьёй.
Клавдия продала мамину квартиру. Оформила бумаги, обошла кучу кабинетов. Убедила меценатов. Нашла участок под Москвой. Так появился её приют «Тёплый дом».
Он стал её смыслом. Собаки, кошки, ветеринары, корма, стройка — всё это заполнило тишину, в которой раньше жила только боль. Помогала ей молоденькая Татьяна — такая же влюблённая в зверей, как и она сама.
Однажды утром, когда Татьяна открывала ворота, к приюту подошла старушка. Седая, сгорбленная, с палочкой и потрёпанной сумкой. Шла медленно, будто знала, что здесь её ждёт что-то важное.
— Здравствуй, дитятко, — тихо сказала она. — Можно к собачкам зайти?
— Конечно, бабушка, проходите, — улыбнулась Татьяна.
Старушка обошла все вольеры. Собаки лаяли, виляли хвостами — каждая надеялась, что сегодня её заберут. А бабушка молчала. Присаживалась, заглядывала в глаза, что-то бормотала.
Звали её Агафья Семёновна. Она остановилась у последнего вольера, где в углу сидел рыжий пёс с тёмным пятном на боку. Он не лаял, не бежал к решётке, просто сидел, уткнувшись носом в лапы.
— Кто это?
— Рыжик, — ответила Татьяна. — Неделю назад под машину попал. С тех пор никого к себе не подпускает.
— Я его заберу, — вдруг сказала старушка.
Татьяна замялась. Бабушка была слабой, еле ходила. Рыжику нужен был уход, терпение, силы. Она пообещала подумать.
На следующий день Агафья Семёновна пришла снова. Её вежливо отказали:
— Бабушка, вам же тяжело… Он ведь непростой пёс…
— Понимаю… — только и сказала она.
Но на третий день пришла опять. И на четвёртый. Садилась у вольера, разговаривала с ним. Рыжик всё так же сидел в углу. Но на шестой день… он встал. Подошёл. Ткнулся носом в её руку.
Клавдия увидела это — и сердце её дрогнуло.
— Забирайте его, — сказала она. — Он ваш.
Но старушка заплакала.
— Не могу… Дочь хочет упечь меня в дом престарелых. Квартиру продать. Мне осталось два дня. Рыжика мне туда не взять…
У Клавдии похолодели пальцы.
— Как же так? Вы же… мать. Как она может…
— Может, — покорно кивнула старушка. — Стыдится меня. Говорит, что на мои метры ей глаз положили.
Клавдия попыталась поговорить с дочерью Агафьи. Но та оказалась в подъезде — пьяная, злая, невменяемая. Даже слушать не стала.
Клавдия ушла, кутаясь в шаль, чтобы никто не видел слёз.
Всю ночь не спала. Ворочалась, шептала в темноте — Богу, матери, небу.
А утром пришла в приют с решением.
Когда Агафья Семёновна появилась, Клавдия усадила её за стол, налила чаю.
— Слушайте меня. Переезжайте ко мне. С Рыжиком. Я живу одна. Места много. Мне тоже одиноко. Мы будем семьёй. Только не говорите «нет».
Старушка заплакала.
— Да как же так… я ведь чужая…
— Нет. Вы — мама, которую мне сейчас подарила судьба.
Прошёл год.
По утрам на кухне пахло гречневой кашей. Агафья Семёновна ставила перед Клавдией горячий самовар, а под столом грелся Рыжик, положив голову на хозяйские тапки. К нему теперь близко никто не подходил.
— Мам, ты бы поспала подольше…
— Дочка, ты моя отрадочка, как мне спать, когда вы тут со мной?
О дочери своей старушка больше не вспоминала. И не ждала.
А Клавдия по вечерам смотрела на них — на бабушку и пса — и думала: «Спасибо, Господи. Ты услышал меня. И дал мне снова быть кому-то нужной».
