Разные кухни и одно яйцо
Бывает, люди перестают ссориться. Но это не значит, что наступил мир. Это значит — пустота. Так и случилось у Дмитрия и Анны. Сначала были скандалы — крики, хлопки дверью, обиды, бурные миры. А потом — тишина. Наступает момент, когда даже злости не остаётся. Просто ничего. Ни боли, ни тепла. Лишь чужие тени под одной крышей.
Они прожили вместе двадцать лет. Сколько всего было: и свадьба наскоро, и съёмные квартиры, и бессонные ночи из-за детей, и долгие вечера, когда казалось — любовь всё преодолеет. А потом — вдруг перестало. Разошлись по комнатам, будто по разным берегам. Стали питаться раздельно. Сначала ужинали в разное время. Потом — разную еду. В конце концов у каждого появилась своя полка в холодильнике. Прямо как в коммуналке.
О разводе не заговаривали. К чему? О чём говорить, если каждый вечер — это просто ожидание тишины? Дмитрий стал ездить в санаторий — один. Там он познакомился с женщиной, Галиной, спокойной, смышлёной. Она умела слушать и не лезла с расспросами. Он писал ей письма. Настоящие, на бумаге. Вкладывал в них то, что уже не мог сказать дома.
А Анна… Она просто существовала. Носила потрёпанный халат, вставала по будильнику, пила утренний чай. Молчала. Даже с подругами почти не общалась — а зачем, если у них всё «нормально»?
И вот, одно утро. На кухне пахло подгоревшим хлебом и старым подсолнечным маслом. Анна стояла у плиты. Маленькая, хрупкая, будто за эти годы сжалась ещё сильнее. Перед ней — крошечная сковородка. В ней — одно-единственное яйцё. Не омлет, не глазунья на двоих, не еда для семьи. Просто одно яйцо. Для себя. И всё.
Дмитрий зашёл на кухню, наливал себе кофе. Тоже собирался — не только на работу, но и… в новую жизнь. Решился, хотел сказать. Уже всё обдумал. Чемодан почти собрал.
Но она обернулась. Без упрёков. Без слёз. Просто подняла на него взгляд и слабо улыбнулась:
— Хочешь яйцо? — и протянула ту малюсенькую сковородку.
Этот жест пронзил его острее любого крика. Будто время отмоталось назад. Там, в прошлом, была общага, одна сковородка, один плед, один стакан на двоих. И та же девушка, только смеющаяся, в ситцевом платьице, босиком, с чёлкой. Не уставшая женщина, а весёлый цыплёнок, как он её когда-то называл.
Он не взял сковородку. Он взял её. Обнял. Крепко. Без слов. А потом заговорил. Путано, сбивчиво. О том, как словно туман застилал ему голову. О том, как всё стало серым, как он сам не понял, когда потерял самое важное. И, возможно, плакал. Она не видела — он выше, она совсем крошечная. Лишь дрожала у него в руках и что-то бормотала про «я тоже».
На плите догорало яйцо. Желток был таким золотистым, таким тёплым. Как напоминание — не всё потеряно. Любовь ведь не шумная. Не крикливая. Она прячется в мелочах. В одной сковородке. В тёплом взгляде. В простом: «Хочешь яйцо?»
А потом они снова стали есть вместе. И разговаривать. Не обо всём сразу. Не без боли. Но — вместе.
…Иногда кажется, что всё давно умерло. Но вдруг — маленькое «яйцо» меняет всё. И ты понимаешь, что любовь не ушла. Она просто стала тише. Меньше. Почти невидимой. Но всё ещё живой.
