**Где застывает река**
Когда Алексей вернулся в деревушку, затерянную среди бескрайних березовых лесов Сибири, воздух здесь казался гуще, словно пропитанным старой тоской. Время будто застыло, вросло в трещины бревенчатых изб, в сырую землю под валенками. Все осталось, как было — покосившийся мост через ручей, сарай с покоробленной крышей, кривая рябина у поворота, — но что-то изменилось. В привычных вещах таилась трещина, словно кто-то вырвал страницу из прошлого.
Дом стоял, но будто сжался под грузом прожитых лет. Окна заколочены, крыльцо без перил — следы не времени, а равнодушия. Одна доска болталась на ржавом гвозде, качаясь, будто похоронный колокол, отсчитывающий забытые годы.
Двадцать лет. Столько прошло с тех пор, как он уехал — сгоряча, на раздолбанной «Волге», с рюкзаком, набитым злостью и обидой на весь белый свет. Тогда он не обернулся. Не написал ни строчки. Будто вычеркнул не только эту деревню, но и саму память о ней.
Отец умер пять лет назад. Алексей узнал случайно — из сообщения старого друга, отправленного в мессенджер, который он редко открывал. Всего три слова: *»Похоронили тихо. Без тебя.»* Без упреков, но с таким взглядом между строк, что стало больнее, чем от крика. Как будто кто-то поставил точку, а чернила все еще сочились.
Он приехал не на похороны. Приехал, потому что однажды почувствовал пустоту — не книжную, а настоящую, с острыми краями, с холодом под ребрами. Такое чувство, будто кто-то вырвал кусок души, а он только теперь заметил — и нечем заполнить.
Калитка скрипнула, как в детстве, и этот звук пробрал до костей. Во дворе — заросли крапивы, сломанная телега, запах прелой листвы. В доме пахло временем — затхлостью, пеплом и чем-то еще… будто сама тоска поселилась в этих стенах.
Кухня застыла, как на пожелтевшей фотографии. На гвозде висел отцовский тулуп — вытертый, пропахший тем же табаком, что и в те зимы, когда отец набрасывал его ему на плечи. На столе — треснувшая глиняная кружка, газета с расплывшимися буквами, огрызок карандаша. Алексей провел пальцем по пыли. Она легла на кожу, будто шепча: *»Наконец-то…»*
Ночь он провел в тишине. Растопил печь — неумело, но пламя схватилось. Сидел в темноте, слушая, как скрипнут половицы, будто дом просыпался после долгого забытья. В полночь вышел на крыльцо. Над деревней раскинулось звездное полотно — такое близкое, что казалось, можно зачерпнуть горсть светящихся искр. Он стоял босиком, чувствуя холод досок, и вдруг уловил знакомый запах — не табака, не берез, а чего-то незримого, но родного.
Утром пошел к реке. Ту самую, где они с отцом ставили морды, спорили, чья рыба больше. Где в шестнадцать он впервые выпил, а отец, поймав, молча вылил самогон на землю, лишь глянув так, что стало стыдно. Где случился их последний разговор — глупый, но ставший пропастью. Он тогда кричал, отец молчал. И больше не говорили.
Берега заросли осокой. Вода текла медленно, темная, равнодушная.
*»Долго ль до моря?»* — раздалось за спиной.
Он обернулся. Старуха-соседка, похожая на высохший гриб. Лицо в морщинах, как потрескавшаяся глина, глаза острые, как у вороны.
*»Куда-то течёт, — ответил Алексей. — Всё куда-то уходит.»*
*»Ты… Егоров? Сын Николая?»*
Он кивнул.
*»Говорили, не вернешься. А оно вон как…»*
*»Я и сам думал, что не вернусь. А потом…»*
*»Затосковал?»* — перебила старуха. *»Все так. Бежишь-бежишь, а оно догоняет.»*
Она посмотрела на воду.
*»Он сюда ходил. Перед смертью. Камни кидал, говорил: ‘Интересно, сын помнит, как мы щук ловили? Или все унесло?'»*
Алексей сглотнул ком в горле.
*»Помню. Даже как лед хрустел под сапогами. Даже как он ругался, когда я провалился под лед.»*
Старуха потрогала его плечо костлявой рукой.
*»Хорошо, что приехал. Дому легче. Даже реке, глядишь…»*
И ушла, не прощаясь, будто разговор еще не окончен.
Алексей достал из кармана фотографию. Он и отец. Оба молодые. У отца в руках удочка, у него — ведро с рыбой, лицо в царапинах, но смеется.
Он смотрел, будто прощался не только с отцом, но и с тем собой, которого больше нет. Потом опустил снимок в воду. Река подхватила, завертела. Бумага качнулась, будто не решаясь — плыть или утонуть. И поплыла. Мелькнула, будто махнула на прощание, и скрылась за поворотом.
Когда Алексей вернулся в дом, он знал — останется. Ненадолго, но сейчас — здесь. Пока пахнет отцовским тулупом, пока трещит печь, пока река помнит их шаги. Пока в воздухе висит то, что так и не сказал.
Иногда нужно вернуться, чтобы услышать то, что молчало всю жизнь. Чтобы не просто простить — а понять.
И узнать, где застывает река. Или, может, где она начинается заново.
