Всё, хватит. Где мне пристроить мою пожилую маму?

Я на нуле. Думала, справлюсь, но нет больше мочи. Решила поделиться своей грустной историей — может, станет легче.

Я младшая в семье. У меня есть старший брат, Виктор, он на три года меня старше. Наши родители заждались детей: мама родила Витю только в 42 года, после долгих лет попыток. А я, Татьяна, появилась, когда маме стукнуло 45. С самого детства мы понимали, что родители у нас не такие, как у сверстников: меньше энергии, меньше понимания молодёжных заморочек. Но мы не жаловались — нас любили безумно, и мы отвечали тем же.

Когда мне было 17, папы не стало. Для мамы это был сокрушительный удар. Она словно погасла, а мы с Витей просто держались друг за друга. Жизнь, конечно, пошла дальше. Брат поступил в институт, потом укатил работать в Германию, а я осталась в Нижнем Новгороде.

Сейчас маме 78, и за ней нужен глаз да глаз. Я забрала её к себе в маленькую двушку, но оказалось, что это адский труд. Пожилой человек — хуже ребёнка, честное слово. То утюг не выключит (хотя я сто раз просила не трогать мои вещи!), то кашу до угольков сожжёт. «Я хотела помочь», — оправдывается она, а я только вздыхаю — ругаться-то грех.

Но хуже всего её провалы в памяти. Один раз она ушла из дома и заблудилась. Три часа я носилась по району, обзванивала всех подряд, пока соседка не позвонила и не сказала, что видела маму у фонтана — растерянную, как первоклашка после линейки. До сих пор мороз по коже, когда вспоминаю.

Я сама уже под 50, детей вырастила, думала, наконец вздохну свободно. Но нет — снова нянька, только теперь для родной мамы. Она слабеет на глазах, а я чувствую, как сама превращаюсь в тень.

Иногда в голову лезут чёрные мысли: а куда бы её пристроить? Сама себя ненавижу за это. Она же мама, всё для нас с братом отдала. Но я просто тону. Витя из Германии звонит, деньги присылает (спасибо, конечно), но это не решает проблему. Я одна в этом болоте, и каждый день — борьба с чувством вины.

Мама-то не виновата, что стареет. Но и я не просила, чтобы моя жизнь стала сплошным дежурством. Люблю её, но эта любовь — как гиря на шее.

Вспоминаю, какая она была раньше — неутомимая, весёлая. Теперь же сама, как ребёнок. Дом престарелых — страшно даже подумать. Но сколько ещё выдержу?

Подруги советуют сиделку нанять или в соцслужбы обратиться. А я боюсь — вдруг её там обидят? Вдруг подумает, что я её бросила?

Каждый вечер, укладывая маму спать, смотрю на её морщинки. То меня по имени назовёт, то спутает с тётей Леной из подъезда. И вот сижу, гадаю: где взять силы, чтобы не сломаться?

Не знаю, куда пристроить маму. Не знаю, как совместить долг и желание жить. Любовь воюет с отчаянием — и кто победит, даже представить страшно.