Он стал ей отцом, хотя крови в ней не было — и больше она никого так не звала.
— Не подходи ко мне! Чего тебе надо? Я тебе ничего не должен! Кто знает, от кого этот ребенок — может, и не мой вовсе! — рявкнул Дмитрий, хлопнув дверью.
Светлана застыла в прихожей, будто громом поражённая. Ещё вчера он целовал её пальцы, клялся в вечной любви, обещал свадьбу, называл единственной. А сегодня — только злоба в глазах, отвращение, и слова, режущие, как нож. Ей тридцать семь, это первая беременность, но она твёрдо решила: родит и вырастит, даже если одна. Чуда не ждала — просто знала: справится.
Так появилась на свет Алиса. Тихая, светловолосая, словно ангел. Не капризничала ночами, не хворала, будто понимала — маме не до сюсюканья. Светлана ухаживала за дочкой исправно: кормила, купала, водила к врачу. Но без тепла. Девочку никто не обнимал, не шептал ей: «Родная моя, счастье моё». Всё делалось механически — будто по инструкции.
К шести годам Алиса привыкла к тишине дома, к холодноватой заботе, к усталым глазам матери. Пока однажды в их жизнь не вошёл мужчина.
В деревне под Калугой тут же зашептались: «Глянь-ка, с зоны мужика привела!» Бабы перемывали косточки, но Светлана не слушала. Чувствовала — Игорь, возможно, её последний шанс. Молчаливый, с тяжёлым взглядом, но руки — золотые.
С его приходом дом ожил: забор выровнялся, стены засветились свежей краской, во дворе появился порядок. Работы он не боялся: крышу старушке починил, колодец вдове выкопал, а в благодарность брал лишь банку огурцов. Шушуканья прекратились. Игоря стали уважать. А Света рядом с ним смягчилась — и на Алису взгляд её потеплел.
Однажды, вернувшись из школы, девочка увидела во дворе качели — крепкие, из свежего дерева. Даже дыхание перехватило:
— Это мне?.. Дядя Игорь?..
— Тебе, дочка. Пробуй, не сломаются!
С того дня он стал для неё больше, чем просто «мамин муж». Готовил завтраки, завязывал банты перед школой, учил разжигать костёр и держать нож. Рассказывал о жизни: как ухаживал за матерью, как брат выгнал его из квартиры, как жалел, что детей своих не оставил.
Алиса слушала, затаив дыхание. На Новый год он подарил ей коньки — не дешёвые, а настоящие. И сам повёл на речку. Учил падать, вставать, скользить. А однажды, уже засыпая, она прошептала:
— Спасибо, пап…
Он отвернулся и заплакал. Впервые за годы. Тихо, по-мужски.
Она выросла. Уехала в Тулу учиться. Он приезжал с сумками еды, стоял под окнами университета в дни экзаменов, бормотал: «Справишься, родная». Отдавал последние рубли, провожал под венец, нянчил её детей. Держал внуков так нежно, будто они его кровь.
Когда его сердце остановилось — её сердце будто тоже замолчало. Воздух стал другим. В доме пахло не блинами, а пустотой. Она шла на кладбище, клала цветы и шептала:
— Ты был моим папой. Единственным. Настоящим.
Потому что отец — не тот, кто дал жизнь, а тот, кто не ушёл, когда было трудно. Кто обнял, когда руки дрожали. Кто сказал: «Я здесь», — когда страшно. Алиса до сих пор хранит его фото. На них он улыбается. И она знает — он была её солнцем, её опорой, её настоящим отцом.
