Меня зовут Анастасия, а моего мужа — Дмитрий. Десять лет мы вместе, и все эти годы наш союз омрачён одной невыносимой болью — мы не можем стать родителями. Были попытки, но каждая заканчивалась потерей. Последние пять лет даже тени надежды не осталось. Мы исколесили клиники от Новосибирска до Санкт-Петербурга, спустили все накопления, но врачи лишь пожимали плечами. Время бежало безжалостно, и с каждым годом мечта о ребёнке таяла, как дым.
Дмитрий упорно отвергал мысль об усыновлении: «Подождём до сорока, — твердил он. — Сейчас я хочу своего, кровного». Суррогатное материнство казалось выходом, но суммы были запредельные. Я находила утешение в племянниках — троих сыновьях моей сестры Татьяны. Она растила их одна: мужчины сбегали, едва узнавали о беременности. Мы помогали ей как могли, но её жизнь напоминала бесконечный ураган, в который я предпочитала не всматриваться.
Однажды за семейным ужином в нашей квартире на окраине Челябинска зашла речь о детях. Родственники никогда не стеснялись в выражениях, и в тот вечер их слова резали, как нож. Они язвили про мои «закончившиеся часики», корили за отказ брать «подкидышей» и твердили, что нам не к лицу капризы. Я молчала, стискивая зубы, а Дмитрий, бледнея, отбивался, зная, как мне больно.
И вдруг Таня, младшая сестра, бросила в натянутую тишину: «Чего вам на стороне искать? Я вам рожу! За полцены. Вам — выгода, мне — заработок. Малыш будет ваш, а я рожаю будто по конвейеру — гляньте на моих сорванцов. Договоримся по-родственному». Воздух стал густым. Мы с Дмитрием остолбенели. Родня тут же подхватила, наперебой расхваливая «золотую возможность». Мы пробормотали что-то о раздумьях и поспешили сменить тему. Но раздумывать было нечего.
Её предложение пугало. Во-первых, Таня не следила за здоровьем: сигареты, алкоголь, еда на бегу. Кто дал бы гарантию, что ребёнок родится крепким? Во-вторых, она бы постоянно была рядом — мы же одна семья. А если проснётся материнский инстинкт? Откажется отдавать? Станет лезть в воспитание? Деньги? С роднёй они — пороховая бочка. Таня могла бы начать шантажировать нас, требуя большего. И главное — мы не смогли бы контролировать её. Во время прошлых беременностей уговоры бросить курить она встречала хохотом: «Не ваше дело!»
Дома мы с Дмитрием приняли решение мгновенно: отказ. Мы хотели ребёнка, а не головную боль с родственными дрязгами. Утром Таня позвонила, уже распределяя будущие деньги. Я осторожно сказала, что хотим попробовать сами. Её голос стал тоньше льда. «Неблагодарные! — зашипела она. — Своего вам никогда не видать! Будете нянчить чужих отбросов!» Её слова вонзились в грудь, и я снова погрузилась в пучину отчаяния.
Но это было лишь началом. Таня настроила против нас всех. Родня осыпала нас звонками: «Как вы могли отказаться? Она для вас готова на всё, а вы корчите из себя аристократов!» Каждый считал долгом пнуть нас, тыча в бесплодие. Мать встала на сторону сестры, и их атаки стали невыносимы. Дмитрий пытался защищаться, но я видела — он на грани.
Шум утих, но Таня с матерью продолжают травлю. Их звонки — как соль на рану. Я всё чаще думаю об усыновлении, но страх осуждения парализует. Дмитрий держится, но знаю — эта рана навсегда. Отказ сестре стал не просто выбором, а роковым шагом, разорвавшим семью и оставившим нас наедине с несбыточной мечтой.
