«Где ты, сынок?..» — история одной старой весны
Татьяна Ивановна дрожащими пальцами потянулась к почтовому ящику. Кожа на руках была иссушена годами, суставы хрустели, но она упрямо вытащила единственный конверт — открытку. Потрёпанная, с выцветшей розой на лицевой стороне. «С 8 Марта…» — прочитала она еле слышно, будто боялась спугнуть тепло, сокрытое в этих скупых строках.
«Мама, с праздником. Будь здорова. Скоро буду. Целую. Дима».
Сын. Её Димочка. Уже седой, уже с морщинами, давно сам отец семейства. Но в её сердце — всё тот же мальчишка, которому она застёгивала пальто и поправляла воротничок перед школой.
Она прижала открытку к груди, и губы её прошептали:
— Скоро… Он скоро придёт…
По привычке она опустилась на старый диван у окна. Сквозь пожелтевшую тюлевую занавеску виднелся двор. Такой же, как тридцать лет назад. Только деревья стали выше, а лавки — кривее.
На коленях лежал альбом. Первый класс, выпускной, институт, жена с букетом в руках. Вся его жизнь прошла перед её глазами. А теперь — тишина. Лишь редкие открытки да короткие звонки, в которых он вечно «завален», «не успевает», «обязательно на следующей неделе». Недели превращались в месяцы. А она ждала.
Вдруг её взгляд уловил движение во дворе. Молодая девушка сидела на лавке, безразлично глядя вдаль. К ней подошёл парень, что-то горячо говорил, но она лишь отворачивалась, сжимая кулаки. Потом — слёзы. Он ушёл, оставив её одну. Совсем как её.
Татьяна Ивановна прошептала в пустоту:
— Все мы ждём. Сначала отцов, потом мужей, потом сыновей… Редко — дочерей. Бабья доля…
В памяти всплывали картины. Как она ждала мужа с войны, как не спала ночами, когда сын был в лагере. Как бежала в аптеку в метель, когда у него горел лоб. Всё — ради него. Всю себя — ему.
На столе уже стояло угощение: пирог с яблоками, его любимый брусничный морс, «шуба» — как в детстве. Скатерть накрахмалена, тарелки блестят. Но за столом — пусто.
Слеза упала на открытку. Она резко оторвалась от окна и вдруг вскрикнула:
— Да надоело мне одной! Хоть раз — не хочу!
Схватила платок, накинула старую шубу и вышла во двор. Подошла к той девушке, которая всё ещё сидела, сгорбившись. Та вздрогнула, увидев её.
— Простите… — голос Татьяны Ивановны дрогнул. — Я не сошла с ума. Просто подумала… Может, вам тоже одиноко? Заходите. Чай есть, пирог… По-соседски.
Девушка растерянно уставилась на неё:
— Я… Меня ждали… Но… спасибо. Это очень… но…
— Ладно, — тихо улыбнулась Татьяна Ивановна. — Неловко. Просто… думала, вдруг сегодня мы могли бы не быть одни. Счастливо вам.
Она медленно поднялась по лестнице. Сердце колотилось, как в юности. На площадке было темно. Но у двери виднелась тень. Присмотревшись, она замерла. Там, прислонившись к стене, дремал мужчина. Недбритый, усталый, будто шёл пешком через всю страну.
Он услышал шаги, поднял голову. И улыбнулся. Тихо, как в детстве, прошептал:
— Мам… Вот и я.
Голос её сорвался, слёзы хлынули:
— Пришёл… Пришёл мой мальчик…
И в один миг пустота исчезла. Ожидание, тоска, немые окна — всё растаяло. Потому что главное случилось. Она дождалась.
