В старом доме на окраине Перми, где пахло берёзовыми вениками и малиновым вареньем, жила когда-то девушка по имени Светлана Кузнецова. История её – словно из русских сказок, где горе сменяется радостью, а слёзы – смехом детским.
— Виктор, голубчик, — ворчала в трубку его мать, Марфа Степановна, — три года как женаты со Светой, а в доме всё тихо. Пора бы внуков нянчить, пока силы есть. Пусть проверится, может, травки попить или к бабке-знахарке сходить?
— Да уж думал я об этом, мам, — вздыхал Виктор, потирая виски. — Света говорит, время ещё не пришло.
Той же ночью Светлана, прижавшись к холодной печке, слышала их разговор. Сердце сжалось, будто в тисках. Она-то мечтала о ребёнке — представляла, как будет качать люльку под старую колыбельную, что пела ей покойная бабушка. Но слова свекрови, острые как зимний ветер, резали эти грёзы в клочья.
Вечером Виктор ввалился в избу, снег с сапог хлопьями падал на половики. Лицо его было хмурым, как ноябрьское небо.
— Свет, — начал он, избегая её глаз, — мужику наследник нужен. А ты… вот, читай. — Сунул ей бумаги с печатью городской лечебницы.
«Бесплодие» — стояло там чёрным по белому. Слёзы капали на строчки, расплываясь синими лужицами.
— Разводимся, — бросил он, словно щепку в печь.
Две недели спустя Светлана ютилась в каморке у отца, кузнеца Геннадия. Тот, пропахший дымом и самогоном, лишь покачал седой головой:
— Эх, доча, кому ты теперь сдалась? Баба без роду — что изба без углов.
Работала она теперь в конторе лесопилки, считая дни, как монастырские четки. До той поры, пока в трактире «У трёх медведей» не столкнулась с Михаилом, что в юности ей стихи писал под окном.
— Светка, — сказал он, крутя стакан с чаем, — ты мне как берёзка белая в сердце вросла. Давай попробуем?
— Миш, — она обвела пальцем трещину на столе, — я ж… пустоцвет. Виктор из-за этого…
— Бред! — хлопнул ладонью по дубовому столу Михаил. — В Туле врач один, как бог, диагнозы ставит. К нему съездим!
Врач, бородатый, как старовер, лишь развёл руками: «Природу не обманешь». Но Михаил, крепко взяв её за руку, сказал: «Приютские ребятишки — они же славные. Возьмём, как своего вырастим».
Венчались они в старой церквушке, где пахло воском и мёдом. А в ночь на Крещение Светлане приснилась покойная мать в белом, как снег, сарафане: «Сходи, дочка, к мощам Матрёнушки. Проси — услышит».
Утром, протирая заиндевевшее окно, Светлана усмехнулась: «Сны — ветру сестрички». Но когда на работе зашла речь о поездке в монастырь, дрогнуло сердце.
У раки с мощами, осенённая дымкой ладана, она прошептала: «Матушка-заступница, подари дитя, как мать мне во сне обещала…» И странное тепло разлилось по телу, будто выпила глоток горячего сбитня.
Через два месяца знахарка из соседней деревни, пощупав пульс, ахнула: «Да ты, милушка, пузата!» Светка упала на колени прямо среди грядок с огурцами, не веря своему счастью.
Первым родился Еремей — крепкий, как молодой дубок. Через год — Потап, шустрый, как воробей. А там и тройня пошла: Архип, Тихон да Лука. Пять ребятишек топали по избе, проливая квас и роняя блины. Соседи качали головами: «Куда столько?» А Михаил лишь смеялся: «Бог дал — значит, выкормим!»
По вечерам, когда дети засыпали под вой метели за стеной, Светлана стояла у иконного угла, шепча: «Спасибо, что услышала, родная земля…» И казалось ей, что в ответ где-то очень далеко звенит мамин смех — лёгкий, как первый весенний дождь.
