Внучка стыдится нас с дедом… А ведь мы отдали ей всё
Когда вспоминаю, как всё началось, сердце сжимается. Мы с Николаем стали бабушкой и дедом слишком рано. Нашей дочери Оле было всего семнадцать, когда родила Аленку. Тогда в нашей деревне под Воронежем только и шептались: «Позор Соколовых». Мол, кто бы мог подумать — благополучная семья, почёт в селе. Я работала учительницей в школе, Николай возил зерно на элеватор. Деньги водились, дочку баловали… вот и вышло, что растили её не для жизни, а для сказки.
Оленька в детстве была золотом — отличница, стихи читала на праздниках, в музыкалку ходила. А потом будто подменили. Замкнулась, грубила, на вопросы — сквозь зубы. А дальше… Как гром среди ясного неба: беременность. Сначала не верили — шутки. Потом — больница, слезы, у меня давление подскочило.
Её отец, мой Коля, хотел найти того парня, но тот, пьяный в стельку, даже имени Аленки не запомнил. Видел её один раз — и пропал. Мы поняли: теперь мы — её родители.
Оля уехала в Воронеж, поступила в институт, вышла замуж. Детей больше не завела. Аленку брать отказалась: «Муж не примет». С тех пор и не появлялась. А мы с дедом начали жизнь заново. Уже без сил, но с любовью.
Когда Аленке исполнилось семь, решили: деревня — не её будущее. Продали дом, купили квартиру на окраине Воронежа, устроились куда придётся — лишь бы пенсия была. Всё для неё.
Репетиторы, секции, поездки — себе во всём отказывали. Я пальто десять лет носила, Николай сапоги клеил. Но у Аленки было всё — новые телефоны, курсы английского, каникулы в Турции. Когда поступила в университет, продали огород — оплатили ей стажировку в Шанхае. Потом — Берлин. Потом — престижная работа в Москве.
Мы гордились. Верили: не зря.
А потом…
Сначала звонки стали реже. Потом — сухие смс. Потом — молчание. Если встречала нас на улице — отворачивалась. Однажды подошли на вокзале, обрадовались. А она холодно:
— Вы, наверное, меня с кем-то перепутали.
Я не выдержала, разревелась. А она потом пришла и сказала:
— Бабуля, ну не делай трагедию. Ты же сама понимаешь — у меня другой круг. Мои друзья… им не объяснишь, что мои бабушка и дед — из деревни. Ты про огород, дед про радикулит… Смешно же.
Стыдно.
Мы с Николаем не спали всю ночь. Он курил на кухне, я плакала. Не из-за обиды — из-за предательства. Ведь мы для неё — не чужие. Мы её на руках носили, ночами у кровати сидели, когда болела. Всё отдали, чтобы она выросла под солнцем.
Потом у неё появился жених. Познакомились мы только когда понадобились подписи для ипотеки. Ни до, ни после — ни чаю вместе, ни спасибо. Свадьбу справляли в клубе — нас не позвали. «Только близкие», — сказала. Мы смотрели фото в соцсетях. Она — сияет. Рядом — чужие люди.
Недавно я набралась смелости и высказала всё. А она лишь усмехнулась:
— Бабушка, вы — вчерашний день. У меня новая жизнь.
Коля тогда сказал:
— Пусть летит. Мы своё сделали. Только пусть помнит: даже у самых крепких крыльев бывает обледенение. И когда падать будет — протянут руку только те, кого она оттолкнула.
Мы остались вдвоём. Старики. Из глубинки. Но с сердцами, где всё ещё живёт любовь к ней. Пусть даже она давно сделала вид, что нас нет.
И только ночью, перед иконами, я шепчу:
— Господи, не дай ей однажды оглянуться и понять, что тех, кто любил её больше жизни, уже не найти…
