Плохая я свекровь. Грызёт меня эта мысль, как заноза под ногтем. У нас в роду, бывало, такое передаётся, но оправдания мне нет. Двое у меня детей — сын да дочь. После кончины супруга одна их поднимала в глухой деревеньке под Курском. Без помощи, без лишнего куска. Хорошо хоть старший сын, которому тогда четырнадцать стукнуло, уже мог по хозяйству помогать. Кабы не он — и не знаю, как бы справилась.
Жили туго. Когда детки подросли да разъехались, осталась я одна. Трудно, конечно, но мне не впервой. Огород кормит, курочки яйца несут. Бывало и хуже. Дети тем временем семьи завели, в городе осели. Младшая, Дашенька, за доктора удачно вышла. Радовалась за неё — живёт в достатке, о каком мы и не мечтали. Перебралась в Ярославль, за тридевять земель от нашей глухомани. Сказывают, в особняке живёт, не чета моей покосившейся избе. Наведывалась редко, с ребёнком, да не складывались у нас отношения. Вечно подарки тащила, бытовую технику, а мне б просто поговорить. Но нет — вечно торопится. Звонит раз в полгода, спросит, как здоровье, да и на том спасибо. Трое у неё деток, а я их только на фотках видела.
А сын, Максим, женился на девке из бедной семьи. Любаша — сирота, без роду без племени. Сперва в городе квартиру снимали, да не потянули и ко мне попросились. Как отказать-то?
Люба, хоть и работящая, была городская. Деревня для неё — неведомая сторона. Сразу видно — ничего не смыслила в нашем быту. Но я к ней строга была. Дрова принести — зови Любу. Варить обед — пусть справляется. Как в своё время и меня учили. Пока она по дому хлопотала, я с внучкой возилась — умницей такой, вылитый отец. Души в ней не чаяла, баловала как могла. Но теперь понимаю: чем больше внучку любила, тем строже к матери относилась. Стыдно за это.
Не знаю, из-за меня ли, но Максим с Любой на заработки в Германию подались. А пятилетнюю дочку мне оставили. Не отказывалась. И еды хватало, и одежды. Да только сердце ныло: сын за три моря уезжает, а невестка с ним. Что поделаешь?
Полтора года их не было. За это время к внучке прикипела душой. Всему учила: и песни старинные, и как грядки поливать. Не разлей вода. Но вернулись Максим с Любой, забрали девочку да в город обратно уехали. Меня и не спросили, да что скажешь? Их семья.
Прошло четыре года. Максим изредка звонил, внучке позволял со мной поговорить. Но в гости не наведывались. Чувствовала — Люба обиду таит. Жизнь шла своим чередом, соседи помогали, но изба ветшала. Крыша текла, а чинить не на что. Зимой дыры тряпками затыкала, да толку мало. Жаловаться не любила, но тревога за будущее не отпускала.
Месяц назад неожиданно пожаловали. Счастливые такие, внучка — просто красавица выросла. Оказалось, за границей деньги скопили, дело открыли. Гордилась сыном — оба моих ребёнка в люди вышли. Но больше всего Люба меня удивила. За столом без умолку рассказывала, как внучка вспоминала дни, проведённые со мной. Всё, чему научила. Благодарила, будто забыла, какой суровой я была.
Потом наедине поговорили. Собралась с духом, извинилась за свою строгость. Люба улыбнулась, сказала, что многое переняла от меня. Два дня гостили, подарков надарили да уехали. А наутро ко мне бригада строителей подкатила — с кирпичом, цементом, инструментом. Сказывают, «хозяйка» велела крышу да забор поправить. Сразу поняла — Люба. Рабочие всё на совесть сделали, а я и благодарить не знала как. Они лишь посмеялись — всё, мол, оплачено.
Стыдно мне за свою несправедливость. Слишком уж строга была. Но оказалось, люди добрее, чем кажутся. Люба простила, и её доброта отогрела мне сердце. Теперь знаю: даже в самых сложных отношениях место прощению найдётся. Хотя не всегда, увы, так хорошо кончается..
