В маленьком деревенском доме, затерявшемся среди рязанских лесов, в посёлке Берёзовка, разгорелся скандал. «Хватит с нас лишнего рта!» — кричала Татьяна, размахивая сковородой с дымящейся картошкой и грозя ударить мужа. Иван стоял, опустив голову, сжимая в руке телефон. Только что ему сообщили из города: его сестра скончалась, оставив десятилетнего сына Ваню без крова и близких.

«Тань, ну что ты? Он же ребёнок, будет помогать, мальчишкам с ним веселее будет», — тихо, умоляюще проговорил Иван, делая шаг к жене. Но Татьяна, сверкая глазами, прошипела: «Нас и так пятеро в этой развалюхе! Все в одной комнате, а я ещё и твоего племянника должна терпеть? Пусть его в детдом забирают или отца ищут! Сбежал этот безответственный, а нам разгребать?»

«Родные не позволят Ваню в детдом сдать», — еле слышно ответил Иван, озираясь, будто боясь, что его услышат старики. «Я им ещё не сказал про Ольгу. Они нас с ума сведут, но мальчишку всё равно привезут». Татьяна, стиснув зубы, выдохнула, сдерживая злость. «Ухаживать за ним не буду!» — отрезала она и резко повернулась к плите. Иван молча кивнул.

«Да что у тебя столько хлама?» — ворчал Иван, запихивая Ванюны вещи в ржавый багажник «Лады», на которой он два часа тащился в город. Мальчик хмурился, молча глядя в сторону. Лишь когда Иван грубо схватил футляр со скрипкой, Ваня тихо, но твёрдо произнёс: «Осторожнее, она хрупкая». Иван удивился: «Да Ольга что, с ума сошла, пацана скрипке учить? Лучше бы в секцию отдала! То-то ты такой худой, будто голодал. Скрипка, подумать только!» Ваня промолчал. Его мама, Ольга, учила: слушай сердце, а не чужие слова.

Ольга была человеком редкой душевной теплоты — светлой, доброй, с улыбкой, не гаснувшей даже в самые тяжёлые дни. Она старалась изо всех сил, чтобы у сына было всё необходимое, несмотря на нужду. «Готов ехать в деревню?» — спросил Иван. Ваня не был готов. Всего неделю назад он потерял мать. Ольга долго болела, лежала в больнице, пока он жил у соседки. Его не пускали к ней, она звонила, убеждала, что всё будет хорошо. Потом звонки прекратились. Соседка, вытирая слёзы, сказала: «Коронавирус, проклятый, забрал нашу Олю». Ваня плакал втихаря, помня мамин наказ: не показывай слабость чужим, доверяй только своим.

Два часа в дороге пролетели незаметно. Ваня боялся новой жизни, а ворчание Ивана не давало покоя. «Приедем, день отдохнёшь, а потом на сенокос. Лето ведь, наши пацаны с рассвета работают. Хорошо отвлечёшься. Труд — лучшее лекарство». Ваня кивал, не слушая, крепко сжимая футляр со скрипкой, который Иван сунул ему, чтобы не разбилась в багажнике.

Увидев дом — покосившийся старый сруб с мутными стёклами, — Ваня содрогнулся. Он никогда не бывал у деда и бабки. Ольга не общалась с роднёй, и теперь мальчик начал понимать почему. «Пошли, покажу твою комнату», — буркнул Иван. Ваня, прижимая скрипку, пошёл следом. В тесной комнате стояли две кровати. Мальчик положил вещи на одну, но в дверь ворвались двое загорелых пацанов, ровесников Вани, в шортах.

«Это моя кровать!» — зарычал один, сбрасывая вещи на пол. «Ты в коридоре спать будешь, или катись обратно в город!» — хрипло добавил второй, со шрамом под глазом. Иван почесал затылок: «Забыл сказать, мы тебе раскладушку поставим. Это кровати Серёги и Витька». Ваня оглядел заваленную грязной одеждой комнату — места для раскладушки не было. Но выбора не оставалось. Он поставил скрипучую кровать и лёг, но уснуть не смог: Иван храпел за стеной, а пацаны сопели, привыкшие к шуму.

Ваня вышел во двор, сел на брёвнышко у речки и достал потрёпанную фотографию мамы. Её тёплый взгляд смотрел на него. Слёзы покатились по щекам. «Эй, пацан, чего ревёшь?» — раздался голос. Низкий коренастый мужик присел рядом. «Ничего», — буркнул Ваня, вытирая лицо. «Ну, раз ничего, то ладно. Я вот ночью природу слушаю», — улыбнулся мужчина. «Я Никита». — «Ваня», — мальчик пожал протянутую руку. Никита рассказал про лягушек и сверчков, посоветовал идти спать и ушёл. Ваня неожиданно быстро уснул.

На рассвете дом ожил: звенели ложки, пацаны, топча раскладушку, бросились к столу. «Ванька, давай ешь, а то всё сметут!» — крикнул Иван. Татьяна у плиты фыркнула, бросив на мальчика злой взгляд. Дом пах скотом и кислым молоком — запах чужой и пугающий. Ваня сел за стол, ожидая еду. Татьяна с грохотом поставила перед ним тарелку: «У нас не ресторан, бери сам!» На тарелке лежала жирная яичница. «Можно нож?» — тихо спросил Ваня. За спиной раздался хохот. «Ну Ольга, ну баловала! В городе неженку вырастила!» — прогрохотал старик. Рядом стояла сухонькая старушка, мрачно глядя на внука.

«Даже после смерти удивляет. Царствие ей небесное», — пробормотала она, крестясь. «Восемь лет внука прятала, словно мы прокажённые». — «Почему вы так про маму?» — вырвалось у Вани. «Потому что сбежала, будто мы отбросы!» — рявкнул Иван. «Ничего, мы из тебя мужика сделаем. Пойдёшь с пацанами сено метать». — «Мне нужно играть на скрипке, чтобы не потерять навык. И руки должны быть в порядке», — тихо сказал Ваня. Пацаны загоготали: «Девчонка! Маникюр бережёт!» Старик стукнул кулаком по столу: «Хватит орать! Хочет играть — пусть играет. Помогай Тане по дому,Ваня крепко сжал скрипку в руках и, глядя в глаза Никите, тихо прошептал: «Научи меня слышать музыку так, как слышала её мама», и впервые за долгие дни в его сердце зажёлся крошечный огонёк надежды.