**Дневник.**
С первого взгляда на эту девушку я поняла — она не для моего Влада. Слишком наглая, слишком бесцеремонная. С тех пор, как они начали встречаться, меня не покидало тягостное предчувствие, будто внутренний голос шептал: «Ещё наплачется он с ней». Но сын не видел ничего — ослеплённый страстью, молодостью, этой дурацкой влюблённостью.
Первое время терпела. Даже решила уступить — уехала на месяц к подруге в Курск. Та обрадовалась: «Заживём по-старушечьи, с чаем да разговорами». Но когда вернулась, не узнала свою квартиру. Всё перекроено: мебель сдвинута, занавески сменили, даже мои фотографии с полок исчезли. И главное — ни слова от Влада. Ни «прости», ни «мы просто хотели иначе».
Стерпела. Не стала скандалить. Думала, ладно, пусть обустраиваются. Но чем дальше, тем хуже. Моя невестка, Глафира, будто нарочно показывала: ты здесь — лишняя. Она не делала ничего. Тарелки копились в раковине до ночи, пока не приходил Влад и сам не мыл их. Иногда и я помогала — сил смотреть на этот бардак не было.
Полы? Пыль? Мусор? Её это не волновало. Молча убирала, пока однажды не взорвалась. Сидели вечером за чаем, а я, измотанная, сказала прямо: «Мне тяжело. Помоги». Думала, хоть совесть проснётся. Не проснулась.
Позже Влад вернулся с работы, и началось. Шёпот за дверью, а потом они вышли — оба с каменными лицами. Сын холодно сказал: «Или извинишься перед Глашкой, или мы уезжаем. Не можешь уважать мой выбор — живи одна».
Сердце будто сжали клещами. Не кричала, не плакала. Просто пробормотала, что не хотела обидеть. Но я устала. Мне не двадцать. Я не их дворничиха. Дом — общий, и обязанности должны быть у всех. Разве не справедливо? В ответ — тишина.
С того дня всё легло на меня. Влад перестал помогать. Глафира — как всегда. Таскала сумки, мыла, стирала, гладила. К ночи спина горела, дышать тяжело. Но жаловаться? Кому?
А потом случилось то, что перечеркнуло всё. Позавчера, проходя мимо их комнаты, услышала, как Глафира болтает с подругой:
— Да ладно, скоро старуха ноги протянет, и квартира наша. Потерпи чуток.
Вошла, не сказав ни слова. А вечером она снова притворялась невинной овечкой — «она всё выдумывает, придирается». Влад опять встал на её сторону. Поссорились. Жестоко. В итоге я потребовала, чтобы они съехали. Это моя квартира. Мой дом. И я не позволю, чтобы меня здесь хоронили заживо.
Теперь тихо. Пусто. Зато не слышу за спиной змеиного шипения. Верю, что бывают хорошие невестки. Просто мне досталась гадюка. Но больнее всего — не её ненависть, а Владово равнодушие. То, что он позволил ей отравить всё между нами. Как достучаться? Не знаю. Видно, должен набить шишки сам.
А мне… просто дожить. В тишине. Без грязи. Без лжи. Без ножа в спине под родным потолком.
