Тоска по утраченному дому
Надежда Петровна проснулась на рассвете. В её стареньком доме в деревне Малиновка стояла тишина, лишь за окном перекликались воробьи. Хозяйка наскоро сварила кашу, заварила крепкий чай в потёртом заварочнике и, бросив взгляд в окно, ахнула:
— Господи, сколько снегу намело! — прошептала она, глядя на сугробы, запорошившие двор.
Надежда накинула старую дублёнку и вышла расчистить тропинку. Едва ступив на крыльцо, она услышала голос, доносящийся со стороны просёлочной дороги:
— Бабуля! Бабуля!
— К соседям, что ли, кто приехал? — мелькнуло у неё в голове, но сердце неожиданно сжалось.
Надежда Петровна бросилась к калитке, выглянула на дорогу и застыла, не веря своим глазам.
— Не может быть… — вырвалось у неё, и она судорожно прижала ладонь к груди.
— Ты точно забираешь её в Москву? — Надежда опустилась на табурет, чувствуя, как дрожат пальцы.
Слова дочери Светланы ударили, как обухом по голове.
— Ну и что? Тане уже семь, пора в школу, — равнодушно бросила Светлана, отламывая кусок пирога с капустой.
В горле у Надежды встал ком. Её родной дом, всегда бывший пристанищем, вдруг стал давить, словно стены сжимались вокруг.
— У нас в Малиновке школа есть, хорошая! Ты сама в ней училась! — Надежда резко встала, делая вид, что занята, и загремела крышками на плите.
Светлана отпила чай и отодвинула тарелку.
— Мам, это не обсуждается. Я не могу оставить её здесь. Документы уже подала, осталось форму купить.
— Семь лет Таня тебе не нужна была, а теперь вдруг понадобилась? — голос Надежды дрогнул.
Светлана пожала плечами:
— Как не нужна? Я же приезжала каждые выходные.
— Каждые? — горько усмехнулась мать. — Раз в месяц, да и то не всегда.
— Мам, я работала! — резко парировала дочь.
— А твоя работа ребёнку нужна была? Она без матери росла, у меня!
— Ты что, чужая? Мы же договаривались, — Светлана отвела взгляд.
— Договаривались, — повторила Надежда, и в голосе её дрогнула обида.
Светлана выпрямилась, лицо её стало надменным:
— Зато теперь у меня своя двушка в центре. Не надо ютиться по съёмным углам с ребёнком.
В этих словах была правда, и Надежда это понимала. Но боль в груди лишь росла, как снежный ком.
— Хорошо, Светка, что квартиру купила. Но нам с Таней от этого ни жарко, ни холодно. Ты для себя старалась, не для неё. Может, грубо скажу, но ребёнок тебе не нужен — ни тогда, ни сейчас.
Светлана вскочила, глаза её вспыхнули. Она уже открыла рот, чтобы бросить что-то колкое, но сдержалась.
— Таню сегодня забираю, — бросила она и вышла на крыльцо, резко хлопнув дверью.
Надежда едва удержалась, чтобы не крикнуть вслед, что город её испортил, но стиснула зубы.
Таня, игравшая во дворе с подружками, увидела мать и замерла. Она разглядывала Светлану, будто пытаясь вспомнить её черты. В мыслях девочки мать всегда была размытым силуэтом, похожим на бабушку. А тут — яркая, с маникюром, в модной куртке, словно сошедшая с журнальной обложки. Лишь соломенные волосы, явно крашеные, выдавали в ней мать.
— Собирай вещи. В шесть электричка, — сухо сказала Светлана, глядя куда-то мимо.
Таня вздрогнула, сердце её затрепетало от радости. Сколько раз она мечтала, что мать обнимет её, скажет, что скучает…
— А что брать? — радостно спросила девочка.
— Только самое необходимое. Один рюкзак, — ответила Светлана, не глядя на неё.
Надежда смотрела, как внучка суетится, складывая одежду. Душа её рвалась на части. Таня была её светом, смыслом, а теперь уезжала в чужой мир. Бабушка прижала её к себе, гладила по волосам, словно пытаясь запомнить каждое мгновение.
— Хватит, опоздаем, — буркнула Светлана, поглядывая на телефон.
— Бабуля, отпусти, мне надо, — Таня попыталась вырваться, но её коса зацепилась за пряжку бабушкиного платья. Надежда восприняла это как знак.
— Приезжайте на праздники! — крикнула она, выбежав за ними на дорогу.
Таня лишь мельком оглянулась и побежала догонять мать.
Горе, нахлынувшее на Надежду Петровну, было страшнее, чем после смерти мужа. Тогда она тосковала, но жила. А теперь будто лопнула последняя нить, державшая её на плаву.
К осени похолодало. Надежда механически утеплялась, не замечая, что печь давно остыла. Она собрала урожай, закатала банки и вдруг осознала: без Тани всё стало бессмысленно. Она часами сидела у окна, смотрела на дорогу, наблюдала, как чужие дети возвращаются из школы. Иногда шла к остановке, надеясь увидеть внучку.
Телефона у Надежды не было. Она бегала к соседке, платила банкой варенья за минуты разговора с дочерью. Но Светлана отвечала односложно, торопливо, будто отвлекали от важных дел.
— Бабуль, Таня на каникулы приедет? — спросила соседская девчонка, пробегая мимо.
Надежда, сгребавшая листья, замерла.
— А когда каникулы?
— Через неделю.
— Не знаю… Не говорили.
— Жалко. Я по Таньке скучаю.
— И я, родная, скучаю, — прошептала Надежда, чувствуя, как по щекам текут слёзы.
Она бросила грабли и зашла в дом. Слёзы лились без остановки, грудь сдавило. «Что за жизнь такая?» — думала она, умываясь ледяной водой.
Внезапно в голове мелькнула мысль. Надежда достала старую тетрадь и вырвала листок. Адрес дочери она писала впервые — в той квартире не бывала, её не звали. Но решение было твёрдым.
— Марья Семёновна, билет до Москвы на пятницу, — сказала она в кассе. — К внучке еду, каникулы же. Обратно пока не надо.
Билет вАвтобус тронулся, а Надежда Петровна крепче прижала к груди узелок с гостинцами, шепча молитву о том, чтобы хоть эта поездка вернула ей частичку её счастья.
