Бывало, говорили, что женщина с ребёнком — это «груз на всю жизнь», а уж с четырьмя — и вовсе безнадёга. Кто захочет связываться с разведёнкой да ещё с такой оравой? Но моя матушка, женщина с характером, словно выкованным из стали, всем доказала обратное. Под пятьдесят лет, с четырьмя детьми на руках и без своего угла, она не просто выстояла, но и нашла своё счастье. Эта история — о её стойкости и о том чуде, что однажды постучалось в нашу дверь.
Меня, первую дочь, мать родила уже в тридцать пять. До того жизнь её была в трудах, и на семью времени не оставалось. Отца — Петра Семёновича — она боготворила, холила, берегла от забот. А он лишь морщился от детского плача да воротил нос от пелёнок, словно ребёнок был не его. Через пять лет мать, к изумлению врачей, родила тройню — трёх богатырей. Ей шёл уже сороковой, и вынашивала она их тяжело. Доктора качали головами, но матушка выдюжила, подарив мне трёх братишек.
С их появлением дом превратился в ярмарку. Мать, измученная бессонными ночами, впервые попросила отца помочь. Но он лишь брюзжал, что от детского крика голова раскалывается. Однажды объявил, что скопил на новую квартиру. Наша двушка стала тесной для шестерых, и он предложил продать её, добавить сбережений и купить трешку. Мать, окрылённая надеждой, подмахнула все бумаги, мечтая о просторных комнатах.
Но мечты рухнули вмиг. Отец продал квартиру, прихватил деньги — и как в воду канул. Позже выяснилось: надоела ему «заезженная» жена, шумные дети да семейная обуза. Завёл он себе молодую да бессовестно смылся, оставив нас на улице. Мать пыталась выбить алименты, но он лишь смеялся: «С какого перепугу? Я свободный человек!» Развод сломил бы кого угодно, но не её — хоть сердце и разорвалось на части.
Перебрались мы в крохотную однушку, доставшуюся матери от её покойных родителей. Шесть душ в одной комнате — сущий ад. Дети орали, места не хватало, еды — в обрез. Я, старшая, старалась помогать, но уроки делала меж стиркой да уборкой. В садике, куда определили братьев, мать принимали за бабушку — так её измотала жизнь. От бессонницы да бедности состарилась она раньше времени.
Отец не объявлялся. Родня его вычеркнула нас из жизни, будто и не было нас вовсе. Мать даже не помышляла о замужестве — кому нужна женщина с четырьмя детьми, без гроша за душой? Она просто выживала — ради нас. Но судьба распорядилась иначе.
Как-то гуляли мы в Измайловском парке. Я приглядывала за братьями, те носились по лужайкам. Мать присела на скамью, усталая, с потухшим взглядом. Мимо шёл мужчина — высокий, с добрыми глазами. Остановился, спросил:
— Что за грусть на лице у такой красавицы?
Мать, не ждавшая внимания, отмахнулась:
— Какая уж тут красота? Четверо детей, вот они, в пыли копошатся. Мужа нет, одна забота.
Но он не ушёл. Назвался Иваном Петровичем, стал расспрашивать. Мать отвечала неохотно, но он не отступал. Через неделю снова встретили его в парке, и он уговорил мать на чашку чая. Так начались их прогулки. Мать оставляла братьев с соседкой, а я видела, как в её глазах загорается огонёк.
Через полгода Иван сделал предложение. Я ликовала. Ему, человеку скромного достатка, не испугали ни наши четверо, ни теснота. Принял нас как родных. Прошло с тех пор больше десяти лет, и не видела я мать счастливее. Иван стал нам отцом — лучше прежнего. Водил нас в школу, баловал, по утрам стряпал оладьи, чтобы мать поспала подольше, а по вечерам рассказываИ теперь, когда я смотрю на их седины и слышу, как они смеются вместе, я понимаю — жизнь воздаёт сторицей тем, кто умеет любить без остатка.
