**Дневник.**
Моя мать, считающая себя тонкой натурой, живёт в вымышленном мире. Она уверена, что её кисть рождает шедевры, а все, кто не вписывается в её идеалы красоты, просто недостойны внимания. Мой муж Виктор стал для неё олицетворением всего, что она презирает: он не носит галстуки, не восхищается её «искусством» и, как она выражается, «позорит семейную честь». Из-за этого нас вычеркнули из её жизни, запретив приходить на праздники в Зареченске. Но я не предам мужа ради её капризов.
Мать всегда мечтала о какой-то исключительности. Отец когда-то играл в духовом оркестре, мать величает себя художницей, а сестра Лида до сих пор «ищет предназначение», хотя ей давно за тридцать. Я же, отучившись в музыкальной школе, так и не стала частью их «избранного круга». Мать сокрушалась, что во мне нет огня, и я выросла с ощущением, что подвела её. Но мне чужды их призрачные мечты — я живу в настоящем.
Со стороны, возможно, кажется, будто мы — семья с изысканным вкусом. Но это обман. Мать так и не прославилась как художник — её картины пылятся в гараже. Она преподаёт рисование в школе, а свои холсты дарит родне, и те вешают их из вежливости. Её «творчество» — это беспорядочные мазки, подкрепленные выдуманными историями о душевных муках. «Так они обретают ценность», — твердит она. Но я вижу правду: её увлечение — просто хобби, не больше.
Мать вообразила себя вершительницей вкуса. Она решает, кто достоин её круга, а кто — нет. Мой Виктор, по её мнению, — «неотёсанный работяга». Он не носит костюмы, предпочитая простую одежду, и работает автослесарем. Его руки в ссадинах и масле, но он профессионал, клиенты его ценят, и у нас нет нужды. Однако мать видит лишь «засаленные кроссовки» и его равнодушие к её картинам.
Когда мы только начали встречаться, мать позвала нас на свой юбилей. Виктор пришёл в чистой рубашке и джинсах, аккуратно выглаженных. Но её лицо исказилось, будто он явился в замызганной робе.
— Разве так сложно надеть пиджак? — прошипела она, бросая презрительный взгляд.
— Ты ничего не говорила про дресс-код! — вырвалось у меня.
— Это же само собой разумеется! — отрезала она.
Зато муж Лиды явился в строгом костюме, произнёс напыщенный тост, и мать растаяла. Мы выдержали час и ушли, не в силах терпеть её холодность. На следующий день раздался звонок:
— Больше не приводи его на наши праздники. Вы портите атмосферу.
Я онемела. Она предлагала приходить без Виктора — будто это нормально. Либо мы вместе, либо никак. Мы решили: никаких семейных посиделок. Пусть мать наслаждается своим «богемным» кружком без нас.
Она обиделась. Звонила, уговаривала прийти одной, но я не сдавалась. Тогда начались упрёки:
— Ты губишь семью из-за этого грубияна! Он тебе не пара! Ты училась музыке, а выбрала какого-то автомеханика!
Я промолчала. Какие надежды? Я обычная женщина без претензий на гениальность. Училась хорошо, но без фанатизма. А её любимый зять? Живёт за счёт жены и родителей, зато умеет «элегантно» выглядеть. И это делает его достойным?
Я люблю Виктора. Он надёжный, сильный, настоящий. С ним я как за каменной стеной. Мне плевать, что он не разбирается в импрессионистах и не носит смокинги. Пусть мать ноет — её мнение для меня пустой звук. Я выбрала свою семью, а не ту, что корчится в потугах «высокого искусства».
Но её слова всё равно режут. Она отрезала нас, будто мы — мусор. Иногда думаю: как можно быть такой жестокой? Она отвергла не только мужа — она отреклась от меня. И всё из-за её выдуманных стандартов. Но я не сломаюсь. Мы с Виктором счастливы, и никакие «семейные вечера» нам не нужны. Пусть мать живёт в своих фантазиях — я выбрала живую любовь.
