Мать, будто прокурор на суде, требует, чтобы я отдала младшей сестре свою квартиру, доставшуюся мне от отца. Алина, моя сестра, ютятся с мужем, тремя детьми, матерью и отчимом в крохотной двушке в Брянске. Их жилище — как переполненный муравейник, где каждый сантиметр пропитан теснотой. И вот мать решила: раз я одна, то обязана уступить свою просторную трёшку, чтобы облегчить их участь. Но я не намерена жертвовать своим покоем ради тех, кто всю жизнь считал меня чужой.
Когда мне было пять, мать разрушила нашу семью, уйдя к новому мужчине. Отец, раздавленный её предательством, умолял её остаться, но она лишь кричала, что чувства мертвы. Его боль терзала меня. Вскоре он уехал в Краснодар, не в силах смотреть, как рушится всё, что он любил. Я осталась с матерью и отчимом, но дом превратился в камеру. Единственным спасением были редкие поездки к отцу, где я чувствовала себя любимой, а не обузой.
Отчим, холодный и чужой, с первого дня смотрел на меня как на лишний рот. С рождением Алины я стала для них призраком. На меня, ребёнка, свалили заботу о сестре: пелёнки, бутылочки, бесконечные крики. Выходные и каникулы, которые сверстники проводили во дворе, я тратила на уборку и нянченье. За малейшее непослушание меня лишали ужина. Так во мне росла обида на сестру, которую носили на руках, пока я была козлом отпущения.
Мать заставляла таскать Алину везде — во двор, к подругам, даже на те редкие встречи с отцом, что мне удавалось выпросить. Если я сопротивлялась, меня запирали в комнате. Это была не жизнь, а каторга. В пятнадцать я мечтала сбежать к отцу, но он уехал в длительную командировку. Без него я была как листок на ветру. Вернувшись, он заметил, как мать третирует меня, и даже пригрозил обратиться в суд. Но это её не остановило — она по-прежнему видела во мне помеху.
К матери, отчиму и сестре я не испытывала ничего, кроме ледяного равнодушия. Они были чужаками, а я — случайным гостем в их мире. Окончив школу, я ушла к отцу. Впервые задышала полной грудью. Поступила в институт, нашла работу, начала жить своей жизнью. Отец, продав бабушкину хрущёвку, купил просторную трёшку. Он не оформил её на меня сразу, боясь, что мать и её семейство начнут тянуть из меня деньги. Меня это не тревожило — я знала, отец мне верит.
Год спустя отца не стало. Инфаркт забрал его, а с ним и моё сердце. С матерью мы к тому времени не общались. Её мир крутился вокруг Алины, которая в семнадцать забеременела, выскочила замуж и родила первенца. Мать и отчим души в ней не чаяли, а обо мне и не вспоминали. Я не удивилась — привыкла быть невидимкой. У меня была своя квартира, стабильная работа, планы. Замуж? Пока не спешу, хотя в моей жизни есть человек, которого я люблю.
Прошло пять лет. У Алины теперь трое детей, и их семья, как сардины в банке, задыхается в двушке с матерью и отчимом. Недавно мать начала звонить, обвиняя меня в чёрствости и бессердечии. Её новый ультиматум прозвучал как приговор:
— У Алины трое детей, им негде жить! А ты одна в трёшке рассекаешь!
— И что? — ледяным тоном отвечаю я, чувству— Хватит, — сказала я, глядя в окно на первый снег, — я не отдам то, что было моим единственным домом, и точка.
