Меня зовут Любовь Соколова, и я живу в старом доме на тихой улоке в Вышнем Волочке, где река петляет меж зданий, словно ленивая змея. Сегодня, как всегда, я проснулась до рассвета, пока мой сын Сергей ещё спит, укрывшись под старым одеялом, как дитя. Ему уже тридцать пять, но он всё ещё здесь, в моём доме, будто прирос к этим стенам. Кухня завалена немытой посудой, а в углу гостиной валяются его кроссовки — немые свидетели его вечного детства. Кажется, будто время перестало течь, а я застряла в дурном сне, где мой мальчик так и не вырос.
Серёжа рос без отца — тот исчез, как дым, оставив нас вдвоём. Я работала за троих, лечила его ссадины, защищала от школьных обид. Я хотела, чтобы он чувствовал себя под защитой. Но моя забота стала клеткой. Тело выросло, а душа осталась маленькой, дрожащей от страха перед миром.
Как-то соседка попросила помочь перетащить шкаф. Я позвала сына: «Серёжа, давай!» Он лишь бурно вздохнул: «Мам, не сейчас», — и уткнулся в телефон, где его ждали бесконечные битвы с невидимыми врагами. В тот момент я поняла — мы живём в разных мирах. Я готова для него на всё, а он уверен, что мама всегда подстелет соломку. Подруги качают головами: «Люба, хватит нянчиться! Выстави его за дверь — иначе так и будет сидеть у тебя на шее». Их слова колют, как иголки, но когда я представляю, как захлопываю за ним дверь, внутри всё сжимается в комок. Ведь это тот самый мальчик, что бежал ко мне, когда упал с велосипеда, плакал в подушку из-за первой любви, ждал меня с ночной смены с чашкой остывшего чая.
Я ловлю себя на том, что стала ворчливой, как старый кот. «Опять носки валяются! Опять крошки на столе!» — бормочу по утрам. Сергей работает урывками — то водителем, то грузчиком, но нигде не задерживается. Деньги, если и появляются, испарятся в паре дней. Мне стыдно считать каждую копейку, стыдно, что не могу помочь ему купить квартиру, но больнее всего — что он даже не пытается взять часть забот на себя.
На днях я попробовала поговорить. «Сын, так нельзя, — прошептала я. — Ты же взрослый, а я не вечная». Он молча вышел, хлопнул дверью, и я осталась одна с чувством, будто ударила его ножом в спину. Разве так должны выглядеть наши отношения? У других давно внуки бегают, а я всё варю ему щи, штопаю носки и слушаю сказки про «вот вот начну новую жизнь». Это «вот вот» длится уже пятнадцать лет.
Может, дело не в том, чтобы выгнать, а в том, чтобы найти слова, которые разбудят его? Но как сказать, чтобы не раздавить? Он ранимый, как весенний лёд, а я боюсь, что моя любовь сделала его беспомощным. Но и я не железная. Хочу спать, не думая, заплатил ли он за интернет. Хочу гулять, не волнуясь, поел ли он.
Сегодня, моя посуду, я вспомнила, как маленький Серёжа пытался мне помогать — ронял банки, но так старался! Тогда мы были семьёй. А теперь он — как тяжёлый камень, привязанный к моей шее. Как его сбросить, не разбив себе сердце?
Время идёт. Я верю, что когда-нибудь он очнётся и стряхнёт с себя это оцепенение. Но для этого мне надо сделать шаг, от которого дрожат руки. Может, он уйдёт, обиженный, и проклянёт меня. А может, через годы скажет «спасибо». Но я больше не могу. Любовь — это не только пригреть, но и отпустить. Даже если это будет больно.
