Не желаете помощи — как хотите! — сердито бросила бабушка и громко захлопнула дверь. Я просила поддержки, а услышала лишь наставления.

Когда я вернулась из роддома с маленькой Лизаветой, в квартире нас встретила тишина и ощущение полного одиночества. Муж, конечно, был рядом, но только вечерами. Днём он полностью погружался в работу, а по возвращении ждал горячий ужин и идеальный порядок. И всё.

Я смотрела на подруг, у которых были бабушки, и невольно завидовала. У одной мама помогала: гуляла с коляской, готовила, гладила распашонки, подменяла на часок, чтобы та могла хотя бы принять душ или спокойно поесть. У другой свекровь без лишних слов становилась надёжным тылом. Мне же приходилось справляться одной — пока однажды бабушка не объявила:

— Я приеду и помогу вам!

Я чуть не расплакалась от счастья. Но, как выяснилось, рано.

Она действительно приехала, но её «помощь» оказалась совсем не такой, как я ожидала. Бабушка не предлагала сварить борщ или вынести мусор. Она пришла устанавливать свои правила. И начать решила с самого главного — с ребёнка.

— Надо дать ей водички! — категорично заявила она, стоя с кружкой над Лизой, которую я только перевела с грудного вскармливания.

— Но она не просит, — робко попыталась возразить я. — Да и врач говорил, пока не нужно.

— Что ты понимаешь! Поела — значит, попить должна! Так всегда было!

Когда я кормила Лизу по требованию, бабушка закатывала глаза:

— Избалуешь! Пусть немного покричит — даже полезно. А ты сразу грудь даёшь…

В другой раз она явилась с пакетами, доверху набитыми… соками.

— Натуральные витамины! Твоё молоко — не еда, а пустышка.

Дошло и до пелёнок. Современные подгузники бабушка откровенно презирала.

— Вот настоящая пелёнка! — заявила она, разворачивая старую марлю. — Надо пеленать покрепче, чтобы ножки были ровные. Я своих так пеленала, и ничего!

Лиза заходилась в плаче от тугого пеленания. Я говорила, что ей неудобно, но бабушка лишь отмахивалась:

— Привыкнет. Спать будет крепче.

Однажды я зашла в комнату и остолбенела: дочка вся вспотевшая лежала, плотно укутанная в плед, с грелкой под боком. Бабушка пояснила, что ей «показалось, что внучке холодно». Окно было закрыто наглухо.

— Нас вот так растили — и ничего! Все живы-здоровы! — оправдывалась она обиженно.

Я глубоко вдохнула и осторожно спросила:

— Может, мы сами решим, как воспитывать нашу дочь?

Бабушка тут же надулась:

— Ах, так? Не хотите помощи — как знаете! — и с грохотом захлопнула дверь.

С тех пор она появлялась редко. Но каждый раз, видя, как я одной рукой тащу коляску в поликлинику, держу ребёнка и надеваю бахилы, как в очереди перебираю бумаги, умудряясь открывать двери ногой, — она лишь молча наблюдала. Не предлагала подержать, подменить, посидеть с Лизой, пока я хоть поем.

Бабушка хотела заниматься ребёнком — но только так, как сама считала нужным. А готовить или стирать — это было «не её». Она не помогала — она навязывала. Когда я отказалась от её «помощи» с водой, соками, тугИ тогда я поняла: помощь ценна только тогда, когда она приходит без условий и упрёков.