История Галины Семёновны — женщины крепкой духом и нелёгкой материнской судьбой — могла бы стать сюжетом для семейной драмы. Но всё это — правда, прожитая без прикрас.
Её сын Артём — единственный и долгожданный. После ранней смерти мужа Галина Семёновна отдала сыну всю себя: душу, силы, годы. Пережив войну, лишения, тяжёлую работу на ткацкой фабрике, она сделала всё, чтобы у её мальчика было всё: чистая одежда, горячий ужин, учёба, забота. И, как любая мать, безмерно его опекала — может, слишком. Она решала за него, защищала от последствий, оправдывала перед соседями. А когда он вырос, оказалось — мужчиной он так и не стал.
Артёму уже стукнуло тридцать, когда он наконец женился. Его избранницу звали Светлана. Девчонка из райцентра, парикмахерша, закончившая техникум. Курила, смеялась громко, одевалась броско — всё это раздражало Галину Семёновну. Но она себе твердила: «Может, хоть она его вразумит…»
После свадьбы Галина, не раздумывая, отдала молодым свою двухкомнатную квартиру в Екатеринбурге, а сама перебралась к больной матери в садоводство, ухаживая за ней, мотаясь между работой и домой, забыв о себе. Вещей почти не забрала, даже телевизор оставила сыну — лишь бы им было хорошо.
— Пусть обживаются. Молодые, пусть живут, — говорила она соседкам.
Поначалу всё было тихо. Раз в неделю Артём звонил, иногда наведывались в гости. Галина не лезла — не до того, у матери давление, сердце пошаливает. Но однажды всё переменилось.
Она случайно встретила у магазина старую соседку.
— Тебе бы, Галя, к молодым зайти, — бросила та мимоходом. — А то давно не была.
Тревога в сердце, как ножом. Позвонила сыну. Голос чужой, отстранённый:
— Мам, всё нормально. Не парься.
Через месяц, не в силах терпеть, она села на электричку и приехала в город без предупреждения.
То, что она увидела в своей квартире, ввергло её в оцепенение. Полный бардак, грязь, вонь. На кухне — пепельницы, пустые бутылки из-под водки, грязная посуда с засохшими остатками еды. В спальне на её любимом покрывале валялись носки и окурки.
Светлана сидела на кухне, курила, даже не поприветствовала. Артём стоял у стены, глаза в пол.
— Вам неделя. Чтобы вас тут не было. Ключи оставите в почтовом ящике, — произнесла она ледяным тоном.
Через три дня они съехали. Сын молча вручил ключи, не сказал ни слова. Развернулся и ушёл.
С тех пор Галина Семёновна с ними не общалась. Она закрыла дверь, вымыла каждый угол, проветрила до скрипа и, сидя на кухне, впервые за много лет заплакала. Но не от обиды. От усталости. От разочарования. От мысли, что, наверное, впервые в жизни она поступила не ради кого-то, а ради себя.
— Не жалею. Ни грамма. Сын должен был научиться жить сам. Сам. Если будут аренду платить, может, на водку не хватит. Может, задумаются. А если нет — значит, такова их дорога. Я своё дело сделала, — говорила она подругам возле подъезда.
Прошло уже больше года. В округе шепчутся, что Светлана бросила Артёма. Говорят, теперь он ютится в какой-то общаге, работает кое-как, ходит осунувшийся. Но Галина Семёновна не спрашивает. Не звонит. Она дала ему шанс. И второй, и третий. А теперь — просто живёт. Тихо, в чистоте. Без табачного духа. Без матерщины под окнами. Без скандалов. И с лёгким сердцем.
Может, кто-то и сочтёт её слишком суровой. Но разве материнская любовь — это всегда про всепрощение? А может, может, любовь — это умение вовремя разжать руки и позволить человеку самому найти свою дорогу?
