— Слушай, Дмитрий! — голос Анастасии дрожал, но в нём звенела твёрдость. — Я уезжаю к бабушке в Орловскую область. И знаешь что? Может, больше не вернусь!
Мужчина остолбенел, уставившись на жену. Хотел возразить, но она уже не слушала. Достав с антресолей старый чемодан, Анастасия принялась швырять в него вещи — будто вырывала из сердца всё, что привязывало её к этой квартире. Платья, свитера, любимый шарф — всё летело внутрь, словно спасаясь от огня.
Прошла неделя. В деревне воздух был иным — свежим, прозрачным, словно пронизанным правдой. Телефон Анастасии разрывался от звонков и сообщений Дмитрия, но она не поднимала трубку. Лишь раз ответила коротко: «Мне нужно время. Не звони». А однажды, выйдя утром на крыльцо, она увидела под дверью коробку…
…Год назад она не могла даже вообразить, что окажется здесь — в родном селе, на пороге старого дома, босая на холодной земле, с ощущением, будто впервые за долгие годы дышит полной грудью.
Дмитрий всегда был властным. Её мысли, мечты, желания — всё тонуло в его «надо», «ты должна», «хватит выдумывать». Когда он привёз свою мать жить к ним — даже не спросил. Когда Анастасия заговорила о поездке к бабушке, он взорвался: «Твоё место — рядом со мной!»
А бабушка — та самая женщина, что подняла её, когда мать сбежала, бросив ребёнка со словами: «Я ненадолго». Та, что ночами гладила её по волосам и напевала тихие колыбельные. Которая оставалась, когда все остальные исчезали.
…В вагоне, увозящем её из душного города, Анастасия смотрела в окно, а перед глазами вставали образы: бабушка месит тесто, читает сказки, целует её в макушку. И тогда, впервые за много лет, она поняла — хочет домой. Настоящего.
Когда она подошла к дому, сердце колотилось, как пойманная птица. Но вот — знакомый силуэт у калитки. Хрупкая, но прямая, с палочкой в руке, бабушка.
— Настенька… — прошептала она, и в этом слове было всё: и ласка, и прощение, и свет.
Анастасия осталась. Она ухаживала за бабушкой, готовила щи, вытирала пыль, сажала герань. И с каждым днём чувствовала, как внутри неё оживает что-то забытое. То, что годами давили упрёками. Свобода. Своя воля. Себя.
Однажды бабушка, вытирая руки о передник, вынесла на крыльцо потрёпанную коробку.
— От твоего деда, — сказала она. — Он по выходным картины писал.
Внутри — кисти, краски, холсты. Анастасия взяла одну из кисточек, провела по тыльной стороне ладони. Глаза наполнились слезами. Она ведь мечтала рисовать. Когда же она об этом забыла?
С того дня она писала. Сначала робко, потом — с жадностью. Поля, лица, дом. Первую свою работу она посвятила бабушке — улыбающейся, с морщинками у глаз, настоящей.
Дмитрий звонил всё реже. Потом прислал: «Вернись. Я всё понял». Она прочла — и стёрла.
А через полгода в сельском клубе устроили её первую выставку. В центре — портрет Анны Григорьевны, женщины, которая дала Анастасии не просто кров, а право быть собой.
На выставку пришёл Сергей — местный учитель. Он смотрел на её работы, слов— и в его взгляде Анастасия увидела то, чего боялась годами — безоговорочное принятие.
