— Слушай, Дмитрий! — голос Ольги дрожал, но в нём была непоколебимость. — Я уезжаю к бабушке в Переславль. Может, навсегда.
Муж молча смотрел на неё, рот приоткрылся, но слова застряли в горле. А она уже не слушала. Сорвав с антресолей старый чемодан, Ольга принялась швырять в него вещи — словно вырывала себя из этой жизни. Кофты, юбки, платья — всё летело внутрь с торопливой яростью.
Прошла неделя. В Переславле воздух был другим — свежим, будто вымытым дождём. Телефон разрывался от звонков и сообщений Дмитрия, но она не брала трубку. Лишь раз написала: «Дай мне время. Не звони». А однажды, выйдя утром на крыльцо, увидела у двери коробку…
…Год назад она не могла и подумать, что окажется здесь — в родном доме, босиком на холодной земле, с чувством, будто впервые за долгие годы дышит полной грудью.
Дмитрий всегда решал за неё. Её мысли, мечты, переживания — всё тонуло в его «так надо», «ты должна», «хватит капризничать». Когда он привёз в их квартиру свою мать — даже не спросил. Когда Ольга заикнулась о поездке к бабушке, он взорвался: «Твоё место — со мной!»
А бабушка — та самая женщина, которая подняла её, когда мать исчезла, бросив дочь с обещанием: «Скоро вернусь». Та, что ночами гладила её по волосам, напевая тихие колыбельные. Которая оставалась, когда все остальные уходили.
…В вагоне поезда, увозящего её из шумной Москвы, Ольга смотрела в окно, а перед глазами вставали воспоминания: бабушка печёт блины, читает сказки, целует в макушку. И тогда, впервые за много лет, она поняла — хочет домой. Не просто в место, а туда, где её любят.
У калитки сердце колотилось. Но вот — знакомый силуэт. Сгорбленная, но прямая, с палкой в руках, бабушка.
— Оленька… — прошептала она, и в этом имени было всё: и прощение, и тепло, и надежда.
Ольга осталась в Переславле. Ухаживала за бабушкой, варила щи, мыла полы, сажала ромашки. И с каждым днём чувствовала, как внутри просыпается что-то давно забытое. То, что годами глушили чужие слова. Свобода. Покой. Уважение к себе.
Однажды бабушка, вытирая руки об передник, вынесла на крыльцо старую коробку.
— Это от твоего деда, — сказала она. — Он любил рисовать по вечерам.
Внутри — кисти, краски, холсты. Ольга взяла одну кисточку, провела по ладони. Глаза наполнились слезами. Она ведь мечтала стать художницей. Когда об этом забыла?
С того дня она рисовала. Сначала робко, потом — с жаром. Леса, лица, дом. Первый портрет посвятила бабушке — улыбающейся, мудрой, живой.
Дмитрий звонил всё реже. В конце концов написал: «Вернись. Я всё понял». Она прочитала — и стёрла.
А через полгода в местном Доме культуры открылась её первая выставка. В центре — портрет Надежды Ильиничны, женщины, которая дала Ольге не просто крышу, а силу быть собой.
На выставку пришёл Иван — сельский учитель. Он смотрел на её картины, будто на чудо. И когда подошёл, чтобы сказать, что влюбился, Ольга в первый раз не испугалась.
— Я не вернулась, бабушка, — шептала она вечером у могилы Надежды Ильиничны. — Я осталась. Здесь. С тобой. С собой.
И в этот момент ветер донёс запах свежеиспечённых ватрушек, и она улыбнулась сквозь слёзы — так пахнет дом. Так пахнет любовь. Так пахнет счастье.
