— Иго́рь, слушай! — голос Ольги дрожал, но в нем была непреклонность. — Я уезжаю к бабу́шке в село́. И, знаешь что? Возможно, навсегда.
Муж молча смотрел на жену, рот полуоткрыт. Но она уже не видела его. Достала с антресоли пыльный чемода́н и стала кидать в него вещи — будто вырывала из памяти всё, что связывало её с этим местом. Кофты, юбки, платки — всё летело внутрь, словно в бурю.
Прошла неделя. В селе́ воздух был иной — свежий, резкий, честный. Телефон Ольги дрожал от звонков и сообщений Иго́ря, но она не поднимала трубку. Лишь раз написала: «Мне нужно время. Оставь меня». А потом однажды, выйдя на крыльцо, увидела под дверью коробку…
…Год назад она и представить не могла, что окажется вот так — босой на холодной земле, у старого дома, в котором пахло детством, и почувствует, будто дышит впервые за долгие годы.
Иго́рь всегда решал за неё. Её мысли, мечты, страхи — всё тонуло в его «так надо», «ты должна», «хватит фантазировать». Когда он привёз свою мать жить к ним — не спросил. Когда Ольга хотела поехать к бабу́шке, он взорвался: «Ты моя жена! Твоё место — рядом со мной!»
А бабу́шка — та самая, что подняла её, когда мать ушла, бросив ребёнка со словами: «Я скоро вернусь». Та, что ночами гладила её по волосам и пела тихие колыбельные. Которая оставалась, когда остальные исчезали.
…В поезде, увозившем её из душного города, Ольга смотрела в окно, а перед глазами вставали образы: бабу́шка печёт ватрушки, читает сказки, целует в щёку. И тогда, впервые за много лет, она поняла — ей хочется домой. По-настоящему.
Когда она подошла к дому, сердце колотилось. Но вот — знакомая фигура у калитки. Согнутая годами, но прямая, с палкой в руке.
— О́ленька… — прошептала старушка, и в этом слове было всё: и радость, и боль, и надежда.
Ольга осталась. Ухаживала за бабу́шкой, варила борщ, сажала георгины. И с каждым днём чувствовала, как что-то внутри воскресает. То, что годы было забито чужими словами. Свобода. Себя́.
Однажды бабу́шка, вытерев руки об фартук, принесла на крыльцо старую коробку.
— Это от де́да, — сказала она. — Он любил в свободное время рисовать.
Внутри — кисти, краски, холсты. Ольга взяла одну из кисточек, провела по ладони. Глаза застилали слёзы. Она ведь мечтала стать художницей. Когда же она забыла?
С той поры она рисовала. Сначала робко, потом — жадно. Поля, лица, избу. Первый портрет она подарила бабу́шке — морщинистой, доброй, настоящей.
Иго́рь звонил всё реже. Потом прислал: «Вернись. Я всё понял». Она прочитала и стёрла.
А через полгода в сельском клубе открыли её выставку. В центре — портрет Марии Ивановны, женщины, подарившей Ольге не просто кров, а право быть собой.
На выставку пришёл Сергей — местный учитель. Смотрел на её картины, как на чудо. И когда подошёл, чтобы сказать, что влюбился, Ольга впервые не испугалась.
— Я не вернулась, бабу́шка, — шептала она, сидя вечером у могилы. — Я осталась. Здесь. С тобой. С собой́.
И в этот миг ветер донёс запах пирогов с вишней, и она сквозь слёзы улыбнулась — так пахнет дом. Так пахнет счастье. Так пахнет жизнь.
