Я, Люба, была младшей в семье, но «любимицей» меня никто не называл. Обычно младшеньких холят и лелеют, а у нас — как в анекдоте: старшая сестра Катюша — солнышко, а я так, облачко на горизонте. Мама не стеснялась в выражениях: «Катюша — просто ангел, а ты, Любка, хоть бы прическу нормальную сделала!» Новые платья, игрушки, внимание — всё её, а мне оставались поношенные вещи, хоть мы и различались размерами. «Кате надо выглядеть на все сто, а тебя хоть в мешок одевай — разницы не заметно!» — вещала мама, и слова её жгли, будто крапивой по голой спине.
В восемнадцать я выскочила замуж. Не от любви, а от отчаяния — лишь бы сбежать из дома, где чувствовала себя лишней. Муж, Дмитрий, был старше на десять лет и души во мне не чаял. Он окружал меня заботой, дарил подарки, и я впервые поняла, что могу быть кому-то дорога. Через три года родилась дочка Дашенька. Дима баловал нас, как мог: то конфет принесёт, то на море свозит. Так и жили, словно в сказке, пока один злополучный день не перечеркнул всё — инфаркт скосил его наповал. Скорая даже не успела мигнуть. В один миг мой мир превратился в пустую квартиру с вечно плачущим ребёнком на руках.
Осталась я одна с Дашей. Тяжело? Ещё как! Но ради дочки собрала волю в кулак. От Димы остались сбережения — тысяч сто рублей, а я подрабатывала парикмахером в салоне у тёти Гали в Мытищах. Денег хватало на скромную, но достойную жизнь. Даше я старалась дать всё, чего сама была лишена: любовь, поддержку, уверенность. Но прошлое, как злой бумеранг, вернулось ко мне в лице родственников.
Пока был жив Дима, он ограждал меня от «любящей» семьи. Но после его смерти они тут как тут! Катюша к тому времени нарожала троих детей от трёх «папиков» и ютилась с мамой в развалюхе под Серпуховом. Новый ухажёр сестры терпеть тёщу не мог, вот они и решили: «А чего Любке-то трёшка одна? Пусть потеснится!» Явились ко мне с претензией: «Чего распылилась тут, как сыр в масле? Освобождай комнату!» Я, конечно, выгнала их под хохот соседей. Но на следующий день мама явилась с котомкой и глазами, как у затравленной собаки: «Пусти переночевать, дочка…» Не смогла отказать — совесть заела. Так начался наш «весёлый» быт.
Жили мы, как кошка с собакой. Мама целыми днями смотрела «Дом-2» и вздыхала о несчастной доле Катюши. А потом начались чудеса: то Дашины колготки пропадут, то мои серёжки, то полхолодильника как корова языком слижет. Сначала грешила на домового, пока не застала маму с авоськой, набитой моими же продуктами. «Кате тяжело, у неё дети! — оправдывалась она. — А вы тут, как буржуи, шоколад жрёте!» У меня в глазах потемнело. Моя Даша, ради которой я горбачусь с утра до ночи, осталась без йогурта, потому что маме жалко «бедную Катю»?
Терпение лопнуло. Вылила на неё всё: и про детские обиды, и про вечное «Катя — умница, а ты…», и про то, как она снова пытается сделать из меня Золушку. Холодильник перевезла в свою комнату и повесила на него амбарный замок. «Живи на свою пенсию в семь тысяч, или к Кате переезжай!» — заявила я. И добавила: если тронет хоть одну Дашину вещь — вышвырну на улицу, несмотря на родство. Жестоко? Возможно. Но терпеть это цирк я больше не намерена.
Сердце ноет от обиды. Всю жизнь я пыталась заслужить её любовь, а она снова выбрала Катю. Даже теперь, когда я одна тяну ребёнка и пашу без выходных, для неё я — неудачница, а сестра — героиня. Хватит! Мой дом — моя крепость, и я не позволю никому устраивать здесь парк аттракционов за мой счёт. Пусть живёт с «золотой» дочкой. Я больше не тень, не запаска и не вечная крайняя. Я — Люба. И точка.
