Меня зовут Варвара. Всю жизнь я свято верила: пока между людьми горит огонь чувств, никто не разломает их союз. Но судьба показала — даже самый прочный мост рухнет под тяжестью равнодушия.
Три месяца назад мой муж, Геннадий, исчез. Без слов, без объяснений. Схватил рюкзак и бросил: «Не могу больше». Я тешила себя мыслью — отсидится неделю на охотничьей избушке, одумается, вернётся. Но он поселился в чужом доме. С другой.
С Ольгой. Где-то в забытой богом деревушке под Суздалем. Говорят, она простая — ни денег, ни столичного блеска. Я кипела. Как?! Как он променял нашу ухоженную московскую двушку на покосившуюся избу с грядками и чужими ребятишками?
Когда раздобыла адрес, во мне бушевал ураган. Я ехала не как обманутая жена. Я ехала как мстительница. Уничтожить, растоптать, доказать. В голове крутились ядовитые фразы, представляла, как швырну ей в лицо их. Мне казалось — имею право. Ведь я законная.
Дверь открыла невысокая женщина с тихими глазами и руками, привыкшими к работе. В поношенном кардигане и холщовом платье. Она не смутилась, не испугалась.
— Ты Ольга? — выдохнула я с вызовом. — Геннадий тут?
— Нет, — просто ответила она. — Уехал к дяде Василию, баню латать. Вернётся к ужину. Заходи. Дорога дальняя — наверное, выбилась.
Я задыхалась от ярости. Но шагнула внутрь. В избе пахло хлебом и сушёной мятой. Осматривала углы, искала хоть что-то, за что могла бы ухватиться: грязь, бедность, кривые стены — хоть повод сказать: «Ради этого он меня бросил?». Но изба дышала покоем. Скромно, но по-живому.
— Ну и чем ты его приворожила? — выпалила я, плюхнувшись на лавку. — Чем я хуже, Оля?
— Я не колдовала, Варя, — тихо ответила она. — Он сам пришёл. Я никого не ворую и не держу на цепи.
— Он мой муж!
— В ваших бумагах — да. А в сердце, видно, давно уже нет.
Я вскипела:
— Ты кто вообще, чтобы лезть в нашу жизнь?
— Я та, кто слушала. Кто ставила щи на стол, когда он приходил разбитый. Кто не пилила по утрам, сколько должен, что забыл, где прохлопал. Кто не ныла. А вы — жалели себя, а не его.
Я приготовилась орать, но что-то оборвалось внутри. Она не злилась. Не оправдывалась. Говорила так, будто… ей действительно больно. Не за себя — за него.
А потом вдруг предложила:
— Ночь на дворе. Оставайтесь. Постелю в сенях. До города всё равно уже не добраться.
И я осталась.
До рассвета ворочалась на узкой кровати. Перебирала её слова, его поступки, свои промахи. Сколько раз я отворачивалась, когда он пытался говорить? Сколько раз не замечала его молчания?
Утром, пока Ольга доила корову, я оставила на столе записку:
*«Оля, приехала с ненавистью. Уезжаю с благодарностью. Если сумеешь сделать Гену счастливым — береги его. Пусть у вас всё получится. А если занесёт тебя во Владимир — заходи. Чайку попьём.»*
Я захлопнула калитку и впервые за долгие месяцы почувствовала — могу начать заново. Не с Геной. С собой.
Потому что иногда, чтобы обрести себя, нужно потерять всё.
