Свекровь играла нами, будто пешками в шахматах: захочет — приголубит, захочет — вышвырнет вон. Но больше мы под её кров не ступим. Никогда.
Когда я выходила за Марка, и в страшном сне не могла представить, что главной бедой нашего брака окажется не нужда, не бытовая рутина, не ссоры между нами. Нет. Настоящим испытанием стала… его мать. Та, что по идее должна была стать опорой, будущей бабушкой, родной душой. Вместо этого она превратилась в причину двух переездов, горьких упрёков, слёз и твёрдой клятвы: больше никогда не переступим порог её дома.
Мы с Марком с юности привыкли к независимости. Я после училища жила в общаге, потом снимала угол, а позже — и целую квартиру. Он после службы тоже обустраивался сам. Конечно, своего жилья у нас не было, но справлялись: арендовали, платили исправно, даже копили на своё.
Когда умер свёкор, мать Марка — Галина Никитична — будто с цепи сорвалась. Бесконечные слёзы, жалобы, отчаянные причитания. Мы сочувствовали, куда деваться — тяжёлая потеря. И вот тогда она впервые позвала нас пожить к ней.
— Так тошно одной, детки… Стены давят. Дом пустой. А вы хоть на аренде сэкономите, быстрее своё скопите. Мешать не стану. И — честное слово — ныть перед вами не буду.
Мы с опаской, но согласились. Жить втроём — не сахар, да и неудобно нам: далеко до работы, вещей много, мебель новую купили. Всё это перевезли к ней, потеснились, устроились.
Поначалу было сносно. Галина даже воспряла духом, шутила, пекла блины, улыбалась. Я поверила, что теперь всё будет гладко. Она сама предложила остаться, пока квартиру не купим.
Но на третий месяц начался ад.
— Кто чашку сюда поставил? Я так не люблю! — вдруг зашипела она.
— Поздно домой тащитесь, я спать ложиться! Шум поднимаете!
— Это вы ко мне напросились, а не я вас звала!
Хватило. Через месяц нас «вежливо» выставили. Мы собрали вещи и уехали. Без криков. Просто с горечью. Думали, больше не вернёмся.
Но история повторилась. Через полгода Галина попала в больницу — проблемы с коленом. Навещали, помогали, поддерживали. После выписки она снова начала ныть: мол, не может ни готовить, ни убирать. Совсем беспомощная, никому не нужная. Муж стал часто к ней ездить, а она всё настойчивее шептала: «Переезжайте опять, будет у вас и уют, и порядок, и забота».
Я противилась изо всех сил. Но Марк уговорил:
— Она поклялась, что всё иначе будет. Тогда нервы, стресс… Теперь по-другому.
Мы снова погрузились в коробки, переезд, распаковку, привыкание. Второй заход.
Галины хватило на четыре месяца. Всё началось сначала. Сначала — «не так стол вытираешь», потом — «не ту кастрюлю берёшь», а под конец — «вы мне жить мешаете, убирайтесь». Опять. Словно бес в неё вселился. Я даже не ругалась — стояла, будто громом поражённая. В глазах мужа — злоба, в душе у меня — пустота. Мы снова уехали.
На этот раз — насовсем. Я не разговаривала с Галиной почти год. Муж общался — сухо, по делу.
А потом он случайно проговорился, что я беременна.
Не прошло и дня, как Галина зазвонила:
— Приезжайте жить ко мне! Внучок — моя кровинушка! Помогу, соскучилась, всё по-новому будет…
Но мы уже решили: берём ипотеку. Первый взнос есть. Съёмная квартира — не конец света. Но третий круг ада с ней — это выше моих сил.
— Марк, — сказала я мужу, — я не стану с ребёнком мотаться по её прихотям. У неё крыша едет. Границ никаких. Не позволю нам снова через это пройти.
Он молча кивнул. Впервые не стал спорить. Понял: всё, конец.
Пусть Галина живёт, как хочет. Рыдает, падает в обмороки, звонит родне и жалуется, что её бросили. Мы выбрали покой, безопасность и уважение. А ребёнок пусть растёт в доме, где его среди ночи не выгонят, как надоевшую кошку.
Больше — ни ногой к ней. Хоть на коленях ползи…
