Мне и в страшном сне не могло присниться, что мой сын окажется предателем собственной семьи. Тогда Сергею было всего тридцать три. Он прожил почти десять лет с Ириной — кроткой, заботливой, безгранично терпеливой женщиной. Их двойняшкам едва исполнилось полгода, когда я начала замечать: он всё реже появляется дома. Возвращался затемно, отмахивался от вопросов, словно боялся проговориться, отдалялся не только от жены, но и от малышей.
Всё выяснилось внезапно: у него появилась любовница. Пока Ирина не спала ночами, пеленала младенцев, стирала горы белья, мой сын — моя кровь и плоть — вёл двойную жизнь. Когда эта девчонка поставила условие — или он разводится, или она уходит, — он даже не задумался. Бросил жену с двумя грудными детьми. Без объяснений. Без угрызений совести.
Ирина осталась одна. Я навсегда запомнила тот вечер: она стояла на моём пороге, прижимая к груди свёртки с малышами, с тёмными кругами под глазами, не в силах выговорить ни слова. У меня сердце сжалось в комок. Как я могла вырастить человека, способного на такую подлость? Тотчас сказала Сергею: не смей даже думать приводить ко мне эту особы. Не жди, что разрушенное чужое счастье станет твоим.
Он не послушал. Через год сделал предложение Алине. Я не пришла на свадьбу. Готов была провалиться сквозь землю от стыда. Опускала глаза, встречая соседей, старалась не бывать в людных местах. А он, мой сын, сиял на фотографиях, будто не оставил за спиной разрушенную семью.
Теперь Сергей с Алиной снимают жильё, растят общего ребёнка. Да, по крови это мой внук… Но между нами — пропасть. Все мои настоящие внуки живут с Ириной. Я вижу, как она из последних сил тянет эту ношу, как бьётся, чтобы дети ни в чём не нуждались. Прихожу помочь — приношу продукты, остаюсь с малышами, даю ей передохнуть. Она называет меня второй мамой. И каждым нервом чувствую её боль — столько отдать и остаться одной.
Ирина не хочет новых отношений. Я уговаривала её — молодая ещё, красивая, душа золотая… Но она до сих пор не оправилась от удара. А я… я просто рядом. Вместе отмечаем Рождество, Новый год. Дети обнимают меня, смеются, поют колядки. В этот раз пригласили и Сергея — но он отказался, ведь я не позволила привести Алину. И знаете, мне не стыдно. Я не в силах делить хлеб с той, кто разбила семью.
Самое страшное — Сергей даже не позвонил. Ни мне, ни детям. Будто нас больше нет. А ведь я носила его под сердцем, растила, молилась за него. Теперь живу с мыслью, что потеряла сына не в день своей смерти — а в тот миг, когда он предал.
Иногда родственники шепчут: «Он всё осознал, хочет вернуться». А я думаю: если б Алина его не выгнала, вернулся бы? Или так и жил бы в своём удобном мире? Почему я должна прощать? Почему должна слушать оправдания про усталость, про то, что «заблудился»?
Так нельзя. Никогда. Возможно, я бы простила… если б он пришёл с покаянием, если б сам всё понял. Но его молчание — словно нож в сердце. Он не раскаивается. А я не могу смотреть на него, не вспоминая, как Ирина рыдала у меня на плече. Как двойняшки спрашивали: «Бабушка, а папа когда придёт?» Как я слышала сквозь стену её ночные слёзы. Он не просто ошибся. Он уничтожил три жизни. Возможно, навсегда.
Не знаю, изменится ли что-то. Может, когда-нибудь Сергей прозреет. Может, попытается заслужить прощение. Но сейчас… он для меня чужой. Я не злюсь. Но моего сына больше нет.
