Всё рассыпалось! Мои сын и дочь отвернулись от семьи и детей!
Здравствуйте, меня зовут Игорь, и я хочу поведать вам свою историю — тяжёлую, как камень на душе, полную горечи и недоумения. Это рассказ о том, как мои дети, моя отрада, внезапно отвергли всё, во что я верил. Кажется, будто всё произошло вчера, а уже чувствую, будто прожил в этой пустоте целую вечность.
Когда-то я был молодым отцом, полным надежд. Мы с женой, пусть земля ей будет пухом, жили в тихом городке под Владимиром. Растили двоих — сына Артёма и дочь Светлану. Я трудился на заводе, она вела хозяйство, и мы мечтали о том дне, когда наши дети создадут свои семьи, подарят нам внучат. Я закрывал глаза и видел себя на крыльце, качающим люльку, слушающим детский смех. Эти мысли согревали меня долгие годы.
Артём и Светлана росли разными, но оба были дороги мне. Артём — упрямый, но отзывчивый парень, первый заводила в школе, а потом уехал учиться в Петербург, в политехнический. Я гордился им — верил, что он продолжит наш род. Светлана же была тихой, мечтательной, обожала книги и живопись. Я был уверен, что однажды она станет такой же заботливой матерью, как её мама. Мы с женой вложили в них всё — душу, последние рубли, лишь бы дать им образование и достойную жизнь.
Но годы шли, а мои ожидания начали рушиться. Артём закончил вуз, устроился в Петербурге — каким-то аналитиком в конторе. Звонил, рассказывал о делах, но ни разу не обмолвился о девушках или семье. Я спрашивал: «Сын, когда же ты приведёшь невесту?» Он отшучивался: «Пап, не заводи, мне это неинтересно». Думал, ещё молод, гуляет, не встретил ту самую.
Светлана переехала в Москву, поступила в художественный институт. Я радовался её успехам, но с годами её звонки стали реже, а голос — отстранённым. Она говорила о галереях, о друзьях, но ни слова о любви или детях. Я намекал: «Света, тебе бы уже о семейном подумать», а она отрезала: «Папа, хватит, это не для меня».
Роковой день
Всё разлетелось вдребезги в один вечер. Я позвал их обоих домой, во Владимир, на свой юбилей. Хотел собрать семью, посидеть за столом, как раньше. Они приехали — Артём с пустым взглядом, Светлана с какой-то ледяной отречённостью. Ели, пили чай, вспоминали былое. А потом я не выдержал: «Скажите честно, когда же мне внуков ждать?»
Тишина повисла такая, что слышно было, как тикают часы. Артём откинулся на спинку стула и равнодушно бросил: «Пап, прости, но я не собираюсь жениться. И детей не хочу». Я онемел, словно меня окатили ледяной водой. А Светлана добавила, тихо, но чётко: «Я тоже, папа. Мне это не нужно».
Мир рухнул. Я смотрел на них — на своих детей, которых растил, которых учил жить, — и не узнавал. Артём начал нести что-то о личной свободе, о том, что брак — это клетка, а дети — цепь. «Зачем мне это, пап? Я хочу жить для себя, ездить по миру, строить карьеру. В мире и так бардак», — бросил он, как будто плюнул мне в душу. Светлана поддержала: «А я не хочу детей. У меня есть мои холсты — это моё наследие. Зачем мне что-то ещё?»
Я пытался втолковать: «Да ведь семья — это счастье, это продолжение рода! Как же без детей? Кто позаботится о вас в старости?» Они только пожали плечами. Артём сказал: «Не парься, пап, я накоплю на сиделку», а Светлана добавила: «А я умру с кистью в руках».
Слёзы и холод
Я не сдержался — заплакал прямо за столом. Не от злости, а от бессилия. Всю жизнь я вкалывал, чтобы дать им всё, мечтал увидеть, как они обзаводятся семьями, а они смотрят на меня, как на музейный экспонат. Артём хлопнул меня по плечу: «Пап, не раздувай, это наш выбор». Светлана обняла, но её объятие было пустым, как вымерзший подмосковный лес.
С той поры я живу с этой горечью. Они уехали — Артём в свой Петербург, Света в свою Москву, а я остался один в старом доме. Сижу по вечерам, листаю их детские фото и думаю: где я ошибся? Может, слишком их баловал? Или не сумел показать, как важна семья? А может, это мир теперь такой — чёрствый, где брак и дети стали ненужным хламом?
Изредка они звонят — коротко, без души, будто отбывают повинность. Артём хвастается новыми покупками, Светлана — очередной выставкой. А я молчу, потому что боюсь снова спросить и услышать тот же ледяной ответ. Друзья говорят: «Игорь, отпусти, у них своя судьба». Но как отпустить, если всё, ради чего я жил, оказалось прахом?
Что мне делать?
По ночам я лежу и смотрю в потолок — тишина, ни детского смеха, ни топота маленьких ножек, ни надежды. Мои дети выбрали свободу, а я остался с их выбором один на один. Артём как-то обронил, что семья — это тюрьма, а Светлана написала в письме, что дети украли бы у неё талант. И я не знаю, как с этим быть.
Когда-то я думал, что они просто ещё не встретили свою половинку, что время всё исправит. Но теперь ясно: это не случайность, это их выбор — жёсткий, как сибирский мороз. Они не хотят ни семьи, ни детей, и я, старый отец, бессилен что-то изменить. Душа рвётся от боли, но они её не слышат.
Я всё ещё люблю их — Артёма с его упрямством, Светлану с её мечтами. Но их выбор раздавил мои надежды, и я не знаю, как собрать себя по кускам. Может, я сам виноват, что не сумел показать им красоту семьи? Или мир перевернулся, а я остался в прошлом? Подскажите, как мне принять их путь, если он так чужд моей душе?
