Банка варенья, которую никто не ждал
Сначала она просто исчезла. Та женщина с четвёртого этажа — Галина Семёновна. Тихая, худенькая, всегда в длинном плаще с единственной пуговицей и с пакетом из местного магазина в руках. В глазах у неё читалась усталость, которую не смыть даже долгим сном. Ходила быстро, будто вечно куда-то спешила, хотя спешить ей было некуда. Всегда одна, в любую погоду. Иногда стояла у подъезда с сигаретой — курила жадно, но недолго, словно боялась выдать лишнего. И когда её не стало, никто не заметил. Может, заболела. Может, к родне уехала. Или, как бывает, затеяла ремонт и жила у подруги. В хрущёвках таких историй — не счесть. Только скамейка у подъезда, которую она любила, осталась пустой. Маленькая щель в буднях, никем не замеченная.
Кроме Дмитрия. Он только переехал — развод, суды, сын остался с бывшей. Работу потерял. Всё рухнуло за осень. В новом доме всё казалось чужим — от скрипучего лифта до соседей, что даже не кивали. И только Галина Семёновна — смотрела прямо в глаза. Иногда оставляла под дверью записки: «Счётчик опять стучит». Или «Почтальон принёс письмо, подняла». А однажды вручила банку варенья — «лишнее, некуда девать». Он открыл — вкус был странный, будто ягоды сорвали слишком рано. Варенье горчило. Но он съел. То ли из вежливости, то ли потому, что впервые за долгое время кто-то проявил к нему участие. Потом начал прислушиваться к шагам за стеной. Ждал их. Как быстро человек привыкает к чужой жизни?
Через две недели он почуял запах. Тонкий, но нездоровый. Тот, от которого хочется распахнуть окно даже в лютый мороз. Постучал. Тишина. Подождал день. Позвонил. Никого. Вызвал полицию. Дверь вскрыли.
Она лежала в коридоре, рассыпав по полу яблоки из пакета. Видимо, споткнулась. Врач сказал — сердце. Или инсульт. И никого рядом — ни звонков, ни записок, ни слёз.
Дмитрий долго не мог забыть этот запах. Не смерть пахла. Одиночество. Оно было, как старая пыль, как воздух, в котором больше нет дыхания. В квартире — идеальный порядок. Книги с пометками, чистая посуда, кактусы на подоконнике. У каждого — табличка с именем. Будто она жила в театре одной актрисы. И никто её не искал. Ни родные. Ни соседи. Лишь Дмитрий написал заявление в управляющую компанию. Один на весь микрорайон.
Прошло три месяца. Он начал просыпаться ночью. Мысли приходили обрывками, оставляя чувство, будто он что-то упустил. Курил у окна, глядя на тёмное стекло её квартиры. Чёрное, как занавес после спектакля. Но однажды там зажёгся свет.
Он поднялся. Постучал. Уже хотел уходить — дверь открылась. На пороге — молодая женщина. Рыжие волосы, тонкие руки, глаза — очень знакомые. Смотрела мимо него. В квартиру. В прошлое.
— Я племянница, — сказала. — Галина Семёновна — моя тётя. Разбираю вещи. Зайдёте?
Он вошёл. Всё изменилось — новые шторы, другой запах, перекрашенные стены. Но воздух… воздух всё ещё хранил след варенья. И одиночества. Женщину звали Анастасия. Приехала из Суздаля. Рассказала, что не виделись годами — поссорились из-за пустяка. А потом увидела объявление и поняла — опоздала. Вещей почти не осталось: коробки, фото, книги. И один потрёпанный альбом с наклейками. Она гладила его пальцами, будто искала в нём прощение.
Они разговорились. Дмитрий помог с вещами. Потом предложил чай. Она осталась на неделю. Потом — на две. Сняла квартиру рядом. Они начали встречаться. Без пафоса. Без страсти. Просто — тихо. Он снова взялся за перо, она торговала антикварными книгами. Съездили к морю. Потом — в Суздаль.
А однажды он нашёл банку варенья. На верхней полке. Без надписи. Такую же. Варенье снова горчило. Он ел его молча. Без хлеба, без чая. Ложка за ложкой. Это было — о ней. О Галине Семёновне. О её невысказанной доброте. О том, как можно исчезнуть, но не стать пустым местом. Как можно остаться — в банке варенья. В запахе. В шагах. В памяти.
Некоторые люди приходят не затем, чтобы остаться. А чтобы напомнить: ты ещё жив. И когда ты забыл, кто ты есть, они постучат. Не в дверь. В душу.
Иногда он всё ещё поднимался к её двери. Просто постоять. Просто вспомнить. Просто — быть. Иногда с цветами. Иногда — с вареньем. И этого было достаточно.
