**Возвращение**
Долгие годы я обходил эту улицу стороной, но сегодня решился пройти по ней — там, где когда-то начиналась моя жизнь. Узкий тротуар, кое-где провалившийся, будто вынырнул из забытого сна. Словно снова вижу себя мальчишкой, который босиком бежал по этим камням, пытаясь обогнать солнце. Дома, как и раньше, жались друг к другу, словно грелись под одним одеялом. Облупившаяся краска, скрипучие ступеньки, сырость из подвалов и терпкий запах хозяйственного мыла — будто время здесь застыло, не решившись ступить дальше.
У дома №9 сердце сжалось — то ли от воспоминаний, то ли от тревоги. Подъезд встретил полумраком и тёплым ароматом свежего хлеба… или это память подшучивала? На третьем этаже, в квартире 28, я когда-то впервые поцеловал Таню Воронцову — неловко, с дрожащими руками. Нам было по шестнадцать, и казалось, что впереди целая жизнь — длинная, как дорога через всю Сибирь, где на каждой станции ждёт что-то важное.
Лестница скрипела под ногами, перила всё те же, с выцарапанными детскими именами. Новая дверь — железная, чужая. Те, кто живут за ней теперь, вряд ли знают, что здесь когда-то смеялись до утра, спорили о книгах и ставили спектакли, занавес для которого шили из старой скатерти. Теперь в этих стенах чужие голоса, чужие мечты. А мои — остались там, в комнате у балкона, где я когда-то клялся себе, что стану космонавтом. Или хотя бы научусь летать во сне.
Рука сама потянулась постучать — просто так. Спросить, не осталось ли в кладовке старого мишки или потрёпанного альбома с фотографиями. Но я остановился. Эта дверь больше не моя. За ней — чужая жизнь, в которой мне нет места.
У выхода на бордюре сидела девочка лет семи. В руках у неё был потрёпанный заяц Степка, с одним пришитым ухом.
— Дядя, ты потерялся? — спросила она, глядя прямо в глаза.
Я усмехнулся, хотя в горле стоял ком:
— Может быть. А может, как раз нашёл то, что искал.
Она кивнула, по-взрослому серьёзно:
— Здесь все что-то ищут. А потом забывают, зачем пришли.
Хлынул дождь — тёплый, пахнущий землёй и детством, когда мы бегали по лужам без зонтов, смеясь до слез. Я вышел под струи, будто под благословение. Воздух густо пах мокрым асфальтом и липой. Шёл медленно — мимо магазинчика, где с дедом покупал пряники, мимо школы, у ворот которой впервые вступился за друга, узнав, что значит болеть не за себя.
На углу всё тот же киоск, только разрисованный граффити. Оттуда тянуло запахом шаурмы. Купил, как в юности — тёплый лаваш, острый соус, и никаких тяжёлых мыслей. СеЯ откинул голову, давая дождю смыть последние сомнения, и понял, что иногда возвращаться нужно не для того, чтобы что-то найти, а чтобы наконец-то отпустить.
