**Заслуженное счастье**
В тихом городке на берегу Волги вовсю шла подготовка к свадьбе. Юная хормейстер Светлана заканчивала консерваторию. Её голос, отточенный годами учёбы, сверкал, как бриллиант — чистый, сильный, завораживающий. В консерваторию брали только самых талантливых, тех, чьё пение заставляло сердца замирать. И Светлана была из их числа — её голос сиял, словно огранённый мастерами алмаз.
С самого утра в доме царила приятная суматоха. Свадьба — дело хлопотное: платье, причёска, последние штрихи. Потом выкуп — весёлое действо, без которого не обходится ни одно торжество в этих краях. Традиция, свято чтимая всеми: шутки, смех, забавы. Светлана, хохоча, отбивалась от шуточных испытаний жениха, а подружки подзадоривали её звонкими возгласами.
После выкупа — торжественная регистрация в местном загсе, скромном, но утопающем в цветах. Затем молодёжь отправилась кататься по городу, а потом и за его пределы, к реке, где золотились осенние берёзки. Но перед этим Светлана настояла на короткой остановке дома. Ей непременно нужно было показаться бабушке Алевтине Фёдоровне во всём свадебном великолепии. Бабушке стукнуло уже девяносто два, и в ресторан она, конечно, не поехала бы — возраст давал о себе знать.
У Алевтины Фёдоровны ныли ноги. В юности, почти ребёнком, она застудила их, трудясь на заводе в военные годы. Времена были лихие, и работать приходилось, забыв о беззаботном детстве. Но сердце её оставалось молодым, а любовь к внучке — безграничной. Она любила Свету так, как умеют только бабушки: бескорыстно, безоглядно, отдавая всю душу.
Когда Светлана заходила к ней, бабушка не могла насмотреться. Любовалась, будто перед ней явилось чудо. Родители не смели и слова грубого сказать при Алевтине Фёдоровне. Стоило им начать ворчать, как она тут же их осаживала: «Тише! Её любить надо!» И родители, смущённые, умолкали. Бабушка считала, что Свету надо беречь: жизнь и так не балует, а посторонние люди редко жалеют так, как свои.
И вот любимая внучка выходила замуж. Алевтина Фёдоровна, несмотря на боль в ногах, решила встретить её во дворе. Надела лучшее платье — тёмно-бордовое, с тонкой вышивкой, нацепила старинные бусы, сохранённые с молодости, и повязала платок в тон. С трудом дошла до лавочки у подъезда, села и стала ждать, волнуясь, будто перед первым свиданием. К ней присоединились две соседки-старушки. Одна даже притащила свой складной стул — для удобства. Втроём они сидели, вспоминая свои давние свадьбы, мечты и потери.
Наконец во двор въехали украшенные лентами машины. Из одной вышли молодожёны. Света в белом — словно лебедь, лёгкая, сияющая, с родным милым лицом, от которого у бабушки сердце ёкнуло. Рядом — жених, Дмитрий, в строгом костюме, высокий и крепкий, как молодой дуб. За ними высыпала весёлая ватага друзей, смеющихся и шутящих.
Алевтина Фёдоровна, увидев внучку, не удержала слёз. Это были слёзы радости, смешанные с горечью прожитых лет. Ей, старушке, было девяносто два — время уходить, а она всё ещё здесь, любуется своей Светой, своей гордостью. Внучка подошла к ней, сияя улыбкой, и вдруг что-то шепнула подружкам. Те переглянулись и выстроились перед старушками полукругом. И запели.
Их голоса, отточенные в консерватории, лились мощно и чисто, словно весенний разлив. Это было не просто пение — это было искусство, недоступное простым смертным. Они пели песни военных лет, те самые, что звучали в юности бабушек, когда мир рушился, а сердца всё равно пели о любви и надежде. Светлана стояла в центре, в белом платье, и её голос парил над остальными, как луч солнца.
Люди во дворе замерли. Прохожие останавливались, поражённые: что за чудо происходит в этом обычном, пропахшем сигаретами дворище? Кто эти артисты, поющие так, что душа переворачивается? А это юность пела для старости. Пела о её детстве, о её мечтах, о том, что ушло навсегда. Пела о войне, о потерях, о любви, выдержавшей всё.
Алевтина Фёдоровна сидела, стараясь держаться. Хотела показать, что гордится внучкой, что держит лицо, но слёзы катились сами. Она то плакала, то утирала глаза платочком, то снова плакала. А на душе было так светло, так тепло. Потому что юность пела их песни — песни тех лет, когда их отцы уходили на фронт, и не все вернулись. Песни, что грели их сердца, когда мир горел.
Это значило, что у молодёжи есть сердце. Есть душа. Какая же юность без них? И пусть молодые не поехали возлагать цветы к мемориалам — не беда. Мемориалы — это камень, холодный и немой. А здесь, на лавочке, сидели три живые души, чьи судьбы выкованы в горниле испытаний. Они заслужили эту песню. Заработали эту любовь. Заслужили этот миг, когда молодость склонилась перед ними, отдавая дань их жизни.
