— Я устал. Устал от тебя, от семьи, от этой рутины. Хочу пожить один. Разобраться в себе. — Муж бросил эти слова, как камень в лицо, даже не подняв глаз. — Мне с тобой скучно. Давно не был наедине с собой. Беру тайм-аут.
Слова ударили, будто февральский ветер в голый подъезд. Мы прожили вместе десять лет. Оба в тридцать пять. А нашему Ванюшке — всего три. Пять лет попыток, анализов, клиник — и вот он, долгожданный сын. В день родов он рыдал, стоя на коленях в коридоре роддома. А когда нас выписали — вся кухня утопала в розах. А теперь — пауза.
Он молча кидал вещи в сумку, торопился, будто опаздывал на поезд. Взял только зимние вещи. Раз за разом заходил на кухню — глотал коньяк, будто он придавал ему смелости. Ваня тянулся к нему, лепетал: «Папа, айда играть!», но отец отворачивался, будто не слышал. Через полчаса дверь захлопнулась. Он ушёл. А я осталась — с ребёнком, с гулкой тишиной, с пустотой в четырёх стенах.
Жили мы в бабушкиной двушке, так что хотя бы за жильё не переживала. Но деньги закончились быстро. Я ушла с работы, когда Ване был год и восемь — Денис настоял.
— Мы так его ждали, — говорил он. — Он не для садика. Хочешь — сиди с ним. Я вас обеспечу.
И обеспечивал. Без вопросов, без упрёков. Мне казалось, вот она, идеальная жизнь: уют, любовь, общие мечты. А он, выходит, всё это время втихомолку отсчитывал дни до своего «тайм-аута».
— Да он бабу завёл, вот и вся пауза! — кричала мне подруга Галя. — Все мужики так говорят, когда на сторону смотрят. Подавай на алименты! Не будешь же ты с ребёнком на одну мою помощь жить, пока он там «размышляет»?
Так я и сделала. Подала на алименты и кинулась искать работу. Повезло — на старом месте как раз вакансия открылась. Но с Ваней проблема: в садик не устроишь — очередь не занимала.
Мама, пенсионерка с её десятью тысячами в месяц, вздохнула:
— Приводи. Тяжело, конечно, с этим электровеником, но выкрутимся. Только продукты приноси — у меня на двоих не хватит.
Взяла в долг у Гали — на еду, на проезд. А Денис… Ни звонка, ни смс. Не спросил, как сын, чем кормлю, как счета оплачиваю. Его просто не стало. Не в квартире — в моей жизни.
А потом я его увидела. В кафешке рядом с работой. За столиком — стройная шатенка, лет двадцати пяти. Они смеялись. Он гладил её по руке. Вид у него был довольный, будто кот на сметане. Достала телефон, щёлкнула — для истории. И пошла дальше. Без слёз, без сцен.
Жизнь потихоньку налаживалась. В доме стало тише. Чище. Никто не разбрасывал носки по углам. Не надо было варить ненавистный мне холодец, который он обожал. Никто не ворчал из-за немытой кружки и не орал «ГОООЛ!» под ноутбук в три часа ночи. И вдруг я поняла — мне легче без него.
Я начала вспоминать, кто я. Оказалось, я люблю «Спартак», а не «Зенит». Что ненавижу эти духи «Chanel», которые он дарил каждый год. Что мне не идут длинные волосы, а короткий каре — само очарование. Что я в джинсах и кедах чувствую себя собой, а не в этих дурацких платьях «под хорошую жену», которые носила ради него.
Я собирала себя по кусочкам. Через три месяца на работе дали повышение. Перекрасила стены в тёплый бирюзовый — цвет моего детства. Выкинула старый диван и купила удобное кресло. И подала на развод.
С момента его ухода прошло восемь месяцев. Ни звонка, ни сообщения. А за два дня до суда он вдруг объявился. С розами, с мандаринами.
— Я всё понял, — сказал он. — Возвращаюсь. Хотя… стены у тебя теперь ужасные, — поморщился. — И эта стрижка… ну куда тебе.
— А я тоже всё поняла, — улыбнулась я. — Что ты мне не нужен. Стены — мои любимые. Стрижка — моя. Кстати, как зовут твою «помощницу в раздумьях»?
Показала фото. Он побелел.
— Я подаю на развод, — спокойно сказала я. — Нам не по пути. В настоящих отношениях паузы — это конец.
Закрыла дверь. Навсегда. И ни капли не жалею. Потому что наконец-то вернулась к себе. И поняла: я себе — самая нужная.
