Арсений не находил сна. Он метался на кровати, вглядываясь в потрескавшийся потолок, словно в его узорах скрывалась разгадка. Уход матери оставил в его сердце зияющую пустоту, которую не заполняла ни одна вещь на свете. А отец — всегда такой крепкий, несгибаемый — будто утратил последние силы, целыми днями сидя в темноте, даже не включая лампу.
Через год после похорон Тамары тихо угас и Василий. Его сердце остановилось в их старом доме под Тверью, и Арсений не успел даже сказать последнее «прости».
Похороны прошли скромно — Василий никогда не любил шума и толп. Но завещание, зачитанное в конторе, потрясло всех.
Бывший партнер отца получил долю в бизнесе. Незнакомые Арсению люди — банковские вклады. А ему достался крохотный участок с деревянной избой в деревне Борки, о которой он раньше даже не слышал.
— Это шутка? — вырвалось у него. — У отца были квартиры в Москве, земли. Почему мне — этот забытый угол?
Нотариус невозмутимо развернул бумаги:
— Здесь четко указано: «Моему сыну Арсению — дом в лесу. Когда-нибудь он поймет». Никаких пояснений.
Фраза звучала как ребус. Что именно он должен понять?
Через неделю Арсений отправился туда. Долгий путь: поезд, автобус, потом пешком через чащобу. Деревня оказалась давно заброшенной — только ели, ветер и гнетущая тишина.
Ржавый замок поддался со скрипом. Внутри пахло смолой, пылью и временем. Дом, вопреки ожиданиям, был крепким: добротные лавки, печь, стопки книг и потрёпанные альбомы.
У окна стоял мольберт с чистым холстом. Совершенно новым. Будто кто-то собирался рисовать, но не успел. Рядом лежал конверт. На пожелтевшей бумаге было выведено: *«Арсению. Прости. Пора узнать правду»*.
Пальцы дрожали, когда он развернул письмо:
*Сын,*
*Если ты это читаешь, меня уже нет. Всю жизнь я скрывал от тебя одну вещь. Не из-за страха перед тобой, а из-за страха за тебя.*
*Ты, как и твоя мать, обладаешь даром. Не просто богатым воображением — настоящим прозрением. Сны, которые сбываются. Тени, которых ты боишься. Это часть тебя.*
*Я хотел, чтобы ты жил обычной жизнью. Давал тебе всё — кров, образование, поддержку. Но твой путь — иной.*
*Этот дом принадлежал твоему деду. Он был художником, и его картины… оживали. Буквально. Он видел сквозь время, и здесь граница между мирами тоньше.*
*Я оставил тебе холст. Только ты увидишь, что проступит на нём. Не бойся. Но помни: не каждую картину стоит заканчивать.*
Арсений закрыл глаза. И вспомнил. Как в детстве нарисовал падающий самолёт — а через три дня его показали в новостях. Как мать гладила его по волосам и шептала: *«Ты не виноват. Просто отпусти»*. Он считал это случайностью. До сегодняшнего дня.
Всю ночь он не спал. Сидел на крыльце, прислушиваясь к шорохам леса, к скрипу брёвен, к потрескиванию углей в печи. Казалось, сам дом дышит.
Утром он раскрыл окно, поставил мольберт под луч света. Взял кисть. И рука сама повела. Без раздумий, без плана. Только чувство.
Сначала проступили берёзы. Потом — силуэт женщины в белом. Лица не было видно, будто оно таяло в дымке. Вокруг неё — пламя. Яркое, почти живое. Оно не горело — оно *охраняло*.
Когда Арсений закончил, солнце уже клонилось к горизонту. Он отложил кисть, вытер руки, обернулся… и застыл.
В дверях стояла женщина. Белое платье, волосы собраны в косу. Она смотрела на него с улыбкой. И, несмотря на сумрак, он узнал её. Тамара. Его мать.
— Мама?.. — сорвалось с губ.
Она подошла, коснулась его ладони. И растаяла, будто туман на заре.
Страха не было. Только понимание. Прощение. Покой.
С той ночи он остался в этом доме. Рисовал. Работал в тишине. Его картины позже появились в галереях — под вымышленным именем. В каждой была тайна. Кто-то узнавал умерших. Кто-то — себя. Кто-то — дом из давно забытого сна.
Он не искал славы. Он обрёл голос.
И в углу мастерской до сих пор стоит тот самый первый холст: женщина в пламени, хранящая путь. Арсений, проходя мимо, каждый раз шепчет:
— Спасибо, мама. Теперь я знаю.
