То, что не успели
Сперва растворились письма. Затем – портреты. И вот сама Татьяна Ивановна стала будто истаивать, как снимок, забытый на окне под осенним ливнем. Она всё так же жила в своей хрущёвке в старом квартале Нижнего Новгорода, грела воду в потемневшем чайнике, вручную стирала платочки и складывала мелочь в жестяную банку от «Цикория». Но взор её изменился – стал прозрачным, чужим. Будто плоть ещё здесь, а душа уже ушла далеко вперёд. И взгляд её всё чаще цеплялся за пустоту, словно ждала она кого-то. Того, кто не придёт. Кого уже никто не ждёт.
Когда внучка Лиза приехала в конце сентября, в подъезде пахло хозяйственным мылом, сырой штукатуркой и вчерашней жареной картошкой. Лестница скрипела под ногами, краска с перил облезла до ржавого металла, а на стене у лифта чьей-то рукой было выведено: «Здесь когда-то целовались». Бабушка открыла не сразу. Долго вглядывалась в глазок, будто пыталась не вспомнить, а узнать.
— Думала, ты уехала, — прошептала она, глядя на внучку сквозь мутноватую дверную плёнку.
— Я только приехала, бабушка, — улыбнулась Лиза. — Соскучилась. И… кое-что хотела найти. Помнишь, ты рассказывала про письма от деда?
Татьяна Ивановна замерла. Казалось, слова не дошли до неё. Рука с графином дрогнула, когда она наливала воду в чайник. Капли упали на стол и так и остались – никто не вытер.
— Какие письма? — переспросила она, будто забывала это уже не в первый раз.
— Те, что он прислал. Из армии, потом после. Говорила, они лежат в коробке с пуговицами. С красной крышкой.
Бабушка сморщила лоб. Молчала долго, потом прошептала:
— Всё плывёт, как в дыму. Будто кто-то ночью пришёл и унёс мои мысли. Что-то было… и нет.
— Может, просто не хочешь вспоминать? — осторожно спросила Лиза. — Я не сержусь. Просто хочу понять. Себя понять.
Ночью, когда бабушка уснула, Лиза тихо прокралась в комнату и принялась искать. Перебирала ящики, открывала коробки. Нашла ту самую – с пуговицами: бусинки, ржавые иглы, клубочки ниток. Писем не было. Только в уголке – пуговица с якорем. Сжала её в кулаке. Почему-то – до боли.
Утром бабушка смотрела на неё исподлобья.
— Искала ночью. Слышала. Опять свои расспросы?
— Я не вещи ищу, бабуля, — устало отозвалась Лиза. — Я ищу, откуда я взялась.
Татьяна Ивановна опустила глаза. Губы сжались. Затем неожиданно сказала:
— А ты знаешь, как он погиб?
Лиза застыла.
— Говорили – на заводе. Инфаркт. В обеденный перерыв…
— Враньё, — перебила бабушка. Голос ровный, но глаза заблестели. — Он ушёл в лес. Без слов. Без записки. И не вернулся. Искали. Писали в участок. Искали неделю. А потом… перестали.
— Почему ты мне не рассказывала?
— Ты была маленькой. Не хотела, чтоб боялась. А теперь взрослая. Значит, пора знать. Но знай: правда – не всегда облегчает. Иногда она – как гиря.
Они молчали. За окном заскулила собака. Где-то внизу хлопнула дверь. Время текло, безучастное. А между ними на столе лежал потёртый снимок. На нём дед Лизы – молодой, с полуулыбкой, будто не был уверен, стоит ли фотографироваться. Лицо вполоборота, пальто расстёгнуто, а в глазах – какая-то невысказанная грусть.
— Он был сильный, — прошептала Лиза. — А я думала, сильные не уходят.
— Он и был. Просто… не до конца. Иногда и крепкие ломаются. Только тише.
Бабушка посмотрела в окно. Солнце пробивалось сквозь рваные занавески. Свет упал на её лицо, и в тот миг она казалась почти невесомой, как призрак.
Перед уходом она вдруг крепко обняла внучку. Необычайно крепко. Так, будто боялась, что это в последний раз.
— Забирай коробку. Я уж не помню, что там. Может, ты вспомнишь за нас двоих…
Лиза уехала под вечер. В электричке открыла коробку прямо на коленях. Внутри – нитки, клочки газет, спичечные коробки. И – записка. Узкая полоска бумаги, почти рассыпающаяся, с чернилами, размытыми слезами или дождём. Три строчки.
«Прости. Не смог. Живите, как не жил я. Пусть у вас выйдет.»
Лиза не заплакала. Она лишь прижала бумагу к сердцу и смотрела в окно. За стеклом – ночь, густая, как смола, и такая же своя. Мелькали полустанки, заиндевелые фонари, тени от берёз. Всё было беззвучным. Будто сама жизнь затаилась, уступив место чему-то важному.
Иногда, чтобы собрать себя, нужно достать всё, что было спрятано. Всё, что берегли от тебя – из любви, из страха, из стыда. Иногда только это и делает тебя тобой. То, что им не удалось прожить. И теперь, быть может, придётся тебе выстрадать..
