**Тени за стеклом**
Каждый вечер ровно в шесть, как по волшебству, Сергей оказывался у окна. Ни раньше, ни позже — словно встроенные часы тикали в его голове. Кипятил чайник, брал потрёпанный томик и устраивался на подоконнике на замызганной подушке. На нём — дымящаяся кружка, книга, а на стекле — мутное пятно от дыхания, оставленное пронизывающим холодом пермской осени. Комната купалась в жёлтом свете старой лампы, а за окном неспешно сгущались сумерки. Телефон молчал. Телевизор спал. Сергей наблюдал за двором — за своим личным театром, где каждый житель играл свою роль с завидным постоянством.
Ему было шестьдесят семь. Пенсия — скромная, как рацион студента. Здоровье — как настроение тёщи: то ласковое, то готово ударить под дых. Давление шалило, колени хрустели, но он держался. Жил один. Жена ушла шесть лет назад — тихо, во сне, без мучений, как позже объяснил врач. С тех пор дом звучал иначе: скрип половиц, эхо шагов, тишина, густая, как варенье. Дети разъехались: сын в Новосибирске, дочь в Польше. Звонили по праздникам, говорили коротко, будто отчитывались перед начальством. Приезжали раз в год, если повезёт. Но двор — двор был верен, как старый пёс Бобик, ежевечерне обходивший свои владения.
Двор был неказистым: покосившаяся скамейка, облезлая берёза, пара машин да песочница, превратившаяся в свалку битых бутылок и детских разочарований. Асфальт трескался, как недовольная теща, а весной лужи отражали только серое небо и унылые фасады хрущёвок. Но Сергей знал этот двор, как свои пять пальцев. Видел, кто тайком выкидывает мусор не в тот бак, кто прячется за гаражами с бутылкой «Балтики», кто выгуливает собаку, а кто делает вид, что идёт на работу, хотя явно шатается без дела. Он читал их, как газету — предсказуемо, но с интересом.
Но главное — каждый вечер мимо проходила она. Женщина в тёмно-синем пальто. Высокая, с осанкой балерины, аккуратным пучком волос и книгой, прижатой к груди, будто оберегом. Всегда одна. Без телефона, без наушников. Шла не спеша, но с какой-то внутренней твёрдостью, будто знала, куда и зачем. И каждый раз, проходя под его окном, поднимала глаза. Иногда кивала. Иногда — чуть улыбалась. Лёгкой, едва заметной улыбкой, словно оставляла ему крохотный подарок. И этого хватало. Этого было достаточно, чтобы вечер перестал быть просто вечером.
Кто она? Сначала думал — новая соседка. Потом заметил: она ни с кем не здоровается, не появляется в магазине у дома, возникает будто из воздуха. Ровно в шесть пятнадцать. Как по расписанию. Не спешит, не опаздывает, не сворачивает с пути. В этом было что-то гипнотизирующее — её постоянство, которого так не хватало в его жизни, где всё утекало, как вода сквозь сито.
Сергей начал ждать. Готовился. Надевал свежую рубашку, ещё пахнущую «Мифом», брызгал «Шипром», хоть знал, что она не учует его за стеклом. Заваривал чай покрепче, ставил на стол три пряника — вдруг зайдёт? Не обольщался. Просто хотел чувствовать себя не зрителем, а хоть немножко участником этой немой пьесы.
А потом она исчезла. День. Два. Неделя. Тревога заползла в грудь, как холодный сквозняк. Нельзя объяснить, почему её отсутствие резало, как нож. Будто кто-то выключил звук в его кино. Сергей пытался читать, включал «Маяк», но всё казалось пустым. Как будто из театра ушёл главный актёр.
На девятый день он вышел во двор. Впервые за год — не за хлебом, не за таблетками, а просто так. Сел на скамейку, чувствуя, как холод пробирает сквозь драповое пальто. Смотрел, как ветер треплет листья берёзы, как дворовый кот Васька крадётся к мусорке. Пошёл к соседнему подъезду. Заглянул в окна — там мигали экраны, горели лампы. Дошёл до лавочки у почты. И вдруг — увидел её.
Она сидела, сгорбившись, будто школьница, наказанная за двойку. Без своего пальто. В тонкой кофте, слишком лёгкой для осени. Книга лежала рядом, раскрытая, но нечитаемая — будто ей вдруг стало не до слов.
— Добрый вечер, — сказал он, и голос дрогнул, как лист на ветру.
Она подняла глаза. Улыбнулась — но улыбка была тяжёлой, как ноябрьская слякоть.
— Я ждала, когда вы выйдете. А вы всё сидели за стеклом.
Он присел рядом. Помолчал. Потом выдохнул:
— Я думал, вас больше нет.
— А я думала, что пропала. Пока не поняла: пропасть можно, только если тебя никто не замечает.
Они сидели, пока двор не поглотила тьма. Мимо проходили люди, в окнах зажигались огни, ветер гнал по асфальту опавшие листья. Казалось, время остановилось. Потом он предложил чаю. Просто, будто это было само собой разумеющимся.
Она посмотрела на него — долго, пристально, будто проверяла, не мираж ли он. Потом кивнула. Решительно, как человек, сделавший выбор.
Теперь они смотрели во двор вместе. В шесть. Всё так же молча. Но тишина стала другой — тёплой, как бабушкин плед. Пятно на стекле от дыхания стало шире. Чай заваривали крепче. Потому что теперь его хватало на двоих.
